Впрочем, был в нашем общении один светлый момент. Со временем у нас с Варламом Тихоновичем возникли кое-какие собственные отношения. Разговоры – лаконичные, но все же были. Как-то раз он мне прокричал: «На самом деле я не только стихи пишу. У меня есть проза. Я написал «Колымские рассказы». Я ему в ответ: «Я читала эти рассказы». Он удивился: «Как же так? Где вы их могли прочитать? Я же выступил в газете и запретил их публиковать». А я ему кричу: «Да, но они же были опубликованы за границей и оттуда попали к нам. Я их здесь читала. И не только я, многие мои знакомые. Люди делают копии. Так что, наверное, уже тысячи людей читали ваши рассказы!». Лицо его вдруг разгладилось, появилась какая-то умиротворенная, даже – удовлетворенная улыбка. Это был всего один миг, но он был. Обычно у него всегда было напряженное, угрюмое, почти сердитое лицо. Ничего другого в тех обстоятельствах ждать и не приходилось. А та улыбка навсегда врезалась мне в память. Она была моим вознаграждением. Она оправдала для меня все. Потому что самым ужасным, помимо вида страданий – и не только Шаламова, но и всех пациентов этого ГУЛага, – было для меня сознание своего бессилия, сознание того, что вот на глазах у меня умирает великий человек, а я только и могу придти раз в неделю и накормить его.
Надо понять, что главврач на самом деле очень доброжелательно относился к нам, потому искренне уговаривал не ходить к Шаламову. По-доброму увещевал, как отец родной. Предупреждал, что нам может быть хуже, что это все может быть опасно для нас. Да и зачем? Все равно ведь умрет. Чтобы объяснить главврачу, кем является на самом деле его пациент, я пошла в библиотеку, взяла сборники стихов Варлама Шаламова и отнесла в богадельню. «Колымские рассказы» я, конечно, не могла принести. Главврач знал, что какое-то отношение к Союзу писателей Шаламов имеет, но, естественно, никогда его не читал. Сам Варлам Тихонович считал, что «учительной силы у искусства никакой нет. Искусство не облагораживает и не «улучшает». Но искусство требует соответствия действия и сказанного слова, и живой пример может убедить живых к повторению – не в области искусства, а в любом деле». В этом он видел главную нравственную задачу писателя. В общем, отнесла я шаламовские стихи главврачу, может, поверила, что пример поэта как-то заставит задуматься. Обратно за книгами я не пошла. Сил не было возвращаться туда после смерти Варлама Тихоновича. Может, главврач прочел Шаламова и кому-то из своих знакомых передал... Надежда всегда есть.
