В том первом телефонном разговоре Дориан сказал мне, что ценит Шаламова как писателя, читал «Колымские рассказы», но понятия не имеет, как лично он мог бы ему помочь. Однако через день он мне сам позвонил и сказал, что поговорил со своей знакомой, которая очень активный человек в Союзе писателей, и она уже начала наводить справки.
В результате получилось, как всегда: не лучше, а хуже. Была организована комиссия Литфонда. Об этом я узнала со слов Дориана и главного врача дома для престарелых, который, конечно же, был страшно недоволен нашей активностью. Еще бы, стали приходить какие-то люди из Литфонда, что-то узнавать про Шаламова, что-то от этого главврача требовать... Однако никто из членов комиссии ни разу к самому Шаламову не поднялся. «По-дружески» главврач пытался мне втолковать, что вся наша помощь может Шаламову только навредить. Он говорил: «Ну что ты сюда ходишь? Это и опасно, и бесполезно. Кроме того, этот ваш Шаламов ведь член Союза писателей и у него большая пенсия. Он мог бы быть совсем в другом положении, но он же все завещал какой-то бабе, которая его сюда привезла, и мы никогда ее больше здесь не видели».
Эта женщина была «душеприказчицей» Шаламова. После перестройки она стала главным специалистом по его теме, все права на публикации его книг принадлежат ей. Когда Саша Свиридова снимала фильм о Шаламове, за разрешением ей пришлось обращаться к этой женщине. Сейчас она пишет проникновенные предисловия к его изданиям и публикует все, что им было написано. Правда, на статью А. Солженицына «С Варламом Шаламовым», опубликованную в 1999 году в «Новом мире», – мол, и характер у него был ужасный, и человек он до мозга костей был советский, и участия в антисоветской деятельности не хотел принимать, – эта женщина, единственная в постсоветской печати, отозвалась гневной отповедью. Но тогда, в последний год его жизни, ни главврач, ни я, ни другие люди, ухаживавшие за Шаламовым, ее рядом с ним не видели. Варлам Тихонович подписал в ее пользу завещание и был помещен в тот дом для престарелых на общих основаниях, как любой другой пенсионер.
Насколько я понимаю, эта женщина была последней любовью Шаламова, и он всецело ей доверял. Его страшно мучило то, что родственники после каждого его ареста уничтожали все им написанное. В своих воспоминаниях он жаловался на то, что его первая жена в 1929 году сохранила все, что им было напечатано (он ведь много печатался в двадцатые годы), а вот все неопубликованное – уничтожила. То же самое сделала и сестра после его второго ареста в 1937 году. Шаламову как писателю было невыносимо уничтожение его произведений, а эта женщина, его душеприказчица, была литературным человеком, понимала ценность его текстов, только вот ценность его самого, ценность его жизни явно недооценивала. Видимо, она принадлежала к ненавистному ему типу «дельца от литературы». Он ведь в этом обвинял и Солженицына. Шаламов писал, что «за работу пророка» денег брать нельзя «ни в какой форме, ни в подарок, ни за слово». Он не понимал, «как после двадцатого съезда может появиться человек, который будет собирать [воспоминания бывших заключенных – О. И.] в личных целях». Это он написал в неопубликованном письме Солженицыну, в ответ на прозвучавшее на весь мир высказывание Александра Исаевича о том, что после письма в «Литературную газету» «Варлам Шаламов умер». Это о живом человеке...
