Из книги Геннадия Красухина «Комментарий. Не только литературные нравы», Издательство: Языки славянской культуры, 2008 г. Сетевая версия в библиотеке Либрусек http://lib.rus.ec/b/181609/read
Геннадий Григорьевич Красухин (род. 1940), журналист, литературовед, литературный критик, редактор
_________________________
_____________
Владимир Лакшин
«Помню его появление в «Новом мире» в начале 60-х годов, едва ли не той зимой, когда была напечатана повесть об Иване Денисовиче. Высокий, костистый, чуть сутулившийся, в длиннополом пальто и меховой шапке с болтающимися ушами... Лицо с резкими морщинами у щек и на подбородке, будто выветренное и высушенное морозом, глубоко запавшие глаза... Он никогда не снимал верхней одежды, так и входил в кабинет с улицы, забегал на минутку, словно для того лишь, чтобы удостовериться – до его рукописи очередь еще не дошла. Журнал был в трудном положении: разрешив, по исключению, напечатать повесть Солженицына, «лагерной теме» поставили заслон. Была сочинена даже удобная теория, мол, Солженицыным рассказано все о лагерном мире, так зачем повторяться?»
Из опубликованного в журнале «Знамя», № 6, 1989 предисловия к подборке «Колымских рассказов». Сетевая версия на сайте Данте XX века www.booksite.ru/fulltext/1sh/ala/mov/31.htm
Владимир Яковлевич Лакшин (1933-1993), литературный критик, редактор, мемуарист
_________________________
_____________
Михаил Левин
Варлам Шаламов. Воспоминания лечащего врача
Я вспоминаю далёкие военные годы. Мы жили в эвакуации в заброшенной сибирской деревне. Я с ребятами носился по пыльным улицам, заглушая свой постоянный голод. Солнце летом греет там беспощадно. Вдруг вдали появились облако пыли и какая-то движущаяся масса, и чем ближе они отделялась от горизонта, тем более прояснялась огромная человеческая колонна. Она была окружёна людьми в гимнастёрках с оружием – автоматами и винтовками. Стоял глухой шаркающий монотонный шум, изредка прерываемый криками охраны. Большинство идущих были изнурённые, с поникшими головами мужчины, одетые в серые фуфайки. Что мне особенно запечатлелось в памяти и запомнилось – это небольшое количество женщин, тоже в фуфайках, в платках и некоторые из них с детьми пелёночного возраста на руках. Пелёнки были тёмно-серого грязного цвета. Лица людей были мёртвенно-спокойные. Иногда солдаты подталкивали оружием отстающих и тех, кто как-то отделялся чуть в сторону от строя. Вся колонна двигалась медленно, затем постепенно уходила за следующий горизонт. Некоторые мои деревенские товарищи знали, видимо по разговорам дома, что это гонят «врагов народа» и пытались иногда кидать в них придорожные камешки. Но конвоиры криками останавливали их. У меня тогда появилось, а затем осталось навсегда чувство глубокой жалости к этим людям. А картина с женщинами, несущими завёрнутых в пеленки младенцев, скорбно стоит перед глазами и по сей день.
