Она долго еще вертелась около них, а они совсем не замечали, и когда она увидела много маленьких желтых прямых досок, то решилась взять несколько. Взяла одну, еще одну и еще две и, прижав к груди, хотела было идти, и когда взглянула на плотников, один из них не стучал топором, и смотрел на нее, и улыбался, а когда она пошла, он вдруг перестал улыбаться и крикнул громким басом так, что она испугалась:
— Эй, гражданка! Гражданка! Не трог. Положи планки на место.
Он покачал головой и с укором еще раз повторил: «Эх, гражданка, гражданка…»
Нинка обрадовалась этому слову, как подарку, и положила планки на место. Он глазами указал ей на большие угловатые щепы, что лежали рядом, и разрешил набрать их сколько угодно.
Сколько угодно ей не нужно было, ей нужно было несколько, чтобы не обваливалась глина.
Возвращаясь к себе, она чувствовала, что будет радоваться весь день, но не потому, что достала дерева, а потому, что ее уважительно назвали гражданкой.
Она кое-как все-таки приколотила по стенам эти чурочки. А потом забеспокоилась о подруге.
Груша сама откуда-то пришла к ней и устало опустила руки. Во всей ее фигуре не было той статности и пышности, которым Нинка завидовала. Тихая и невыспавшаяся, с подойником в руках, Груша тяжело шагнула ей навстречу и нарочито весело поздоровалась:
— Здравствуй, хозяйка! Как спалось в новом доме? — Потом присела у двери на чурбачок и пригладила волосы. Красные сережки на ушах затрепетали, на белой круглой щеке прилип зеленый листочек.
Нинка увидела в ее глазах тоску, и отчаяние, и радость и тревожно подошла к подруге. Такой Нинка ее еще не видела.
— Эх, Нинка, Нинка…
Груша глухо зарыдала.
Нинка напугалась от мысли, что так может плакать человек, ей близкий. Подруга прятала лицо в ладонях и покачивалась из стороны в сторону, как от зубной боли, а потом откидывала голову назад и, открыв свои синие глаза, снова закрывала их и снова опускала свою голову на ладони. Зеленый листочек упал с белой круглой щеки и застрял на шее, в вырезе кофты. Нинка осторожно положила свою руку на плечо подруги и, неуклюже шутя, нежно попросила:
— Не плачь. Красоту смоешь.
Груша чуть опомнилась и снова пригладила волосы.
Нинка спросила:
— Кто обидел?
Груша усмехнулась.
Нинке не было понятно, почему та усмехнулась, и они одновременно посмотрели друг другу в глаза.
Груша отрешенно произнесла:
— И никакая я не красивая. Несчастная я.
— Ну конечно! Не так родилась, скажи.
Нинка потрепала своею маленькой рукой ее щеку и ласково повторила вопрос:
