Два смелых человека вышли на опасную прогулку. Стоял конец мая, темнело поздно, но зато быстро. Стоило им свернуть с Большой Садовой, как вокруг сделалось неуютно. Только что отметили день рождения государыни императрицы, на домах по лучшим улицам еще осталась праздничная иллюминация. А здесь ни одного фонаря!
— Местные их нарочно бьют, — пояснил ростовец. — Им так сподручнее.
Чуть не на ощупь два сыщика двинулись к реке. Из подворотен показывались темные личности, разглядывали гостей и исчезали. Англиченков был спокоен и даже шутил. Возможно, скрывал свой страх.
— Нервно как-то у вас на Богатяновке, — подернул плечами питерец.
— Это еще не она, мы в Ткачевском переулке. Но тоже местечко будь здоров не кашляй.
Они прошли очередную подворотню, из которой на них смотрели с подозрительным интересом.
— Тут, Алексей Николаич, вся округа такая. От Ткачевского до межи и от Никольской до бульвара даже днем могут ограбить. А ночью прямо в обязанность берут!
— И как же ты управляешься?
— Бог милостив, — философски ответил надзиратель. — Главное — не бояться. Зверье это чует и прячет когти. А то ведь я и сдачи дать могу.
— Но что ты сделаешь один?
— И один в поле воин. Другие наши, по правде сказать, сюда не ходят. Только при свете дня и с облавой. Один раз Порфирий Ракогон осмелел и явился в «Гаврюшку», и был не рад…
— Ракогон?
— Да, надзиратель сыскной части, как и я.
— А «Гаврюшка», видимо, притон? — догадался питерец.
— Так точно.
— И что учинили с Ракогоном?
— Голову проломили. Велели больше не приходить.
— Пожалели, значит?
— Не убили, и на том спасибо, — согласился ростовец.
— А ты как же? Ведь и с тобой могут подобное. Одного все равно заломают, будь какой угодно богатырь.
— Могут, — согласился Англиченков. — И даже обещали пару раз. Но здешняя публика ко мне хорошо относится, как ни странно это звучит. Я стараюсь быть справедливым. Зря не унижаю, чужих грехов не приписываю. И вообще считаю их людьми. Падшими, но людьми. И они мне за это кое-что прощают. Мизерия [30], даже жалко их бывает иной раз…
Сыщики свернули в улочку, но светлее не стало.
— Это Петровская. Еще саженей сто, и выйдем на Богатяновку.
— А куда конкретно мы идем?
— В «Казачиху».
— Еще один притон? — уточнил Лыков.
— У нас это зовется наливайка. «Казачиха» считается приличным заведением. Платишь пятнадцать копеек и получаешь полбуханки хлеба, полбутылки водки и ночлег. Документы не спрашивают.
— И не боятся квартиросдатчики? В Петербурге за такое из города высылают.
