Вешалка у входных дверей прикидывалась сутулым незнакомцем. Скрипели половицы, отвечая на чьи-то передвижения. И три старика в сумеречных комнатах ждали еду и добрые слова…
Фармацевтическое меню Пименовой четко указывало, какие лекарства кому и когда давать. Люба вытряхнула таблетки из бумажного пакета с надписью: «Дядя Ваня, понедельник, перед сном».
«Интересно, от чего это?» – подумала она, орудуя пестом, превращая таблетки в порошок, чтобы позже добавить в чай. Подло, но что поделаешь?
Прежде чем накормить Нину, она закрыла форточку. Плевать, что там рекомендовала Пименова – экстрасенс вообще не в курсе, что ее бабушка чудесно слышит.
– Так будет теплее.
Мария Павловна наслаждалась глянцевым бытом эстрадных див. Зрение не позволяло ей читать текст, поэтому она изучала фотографии, любовно трогая страницы. Но прервалась, чтобы сменить подгузник и слопать ужин. На животе Марии Павловны обнаружилась такая же сыпь, как у ее сестры, с багровыми вулканчиками нарывов.
– Не болит, Катюш, – сказала старушка, отхлебывая чай.
– Марь Паллна, а вы хотели бы мужа увидеть?
– Мужа? – переспросила женщина. – Умер мой муж, лапушка. Царствие небесное.
– Никуда не уходите.
Иван Терентьевич весь вытянулся при появлении гостьи.
– Соскучились?
– Опять котлетами развонялась, – проворчал беззлобно старик.
– Да погодите вы со своими котлетами, обжора. – Люба поставила поднос на стол и подбоченилась: – Вы умеете секреты хранить?
– Что? Какие секреты?
– Я собираюсь вам устроить небольшое свидание с женой. По-моему, вам пойдет на пользу. Готовы?
– Д-да. – Старик напрягся, рябые щеки зардели. Он дышал тяжело, и Люба затревожилась, правильно ли она поступает. Но ретироваться было поздно. Взяв Ивана Терентьевича под локоть, она повела его к порогу. Бывший учитель ковылял, с трудом переставляя ноги. Взгляд рыскал по коридору. Пальцы вцепились в девичье плечо.
«Будут синяки», – вздохнула мысленно Люба.
– Секунду. – Она отклеилась от старика, проследив, чтобы тот не упал, и зазвенела ключами. – Учтите, у Марии Павловны склероз, и она…
Картина с головой-торсом рубанула Любу по затылку. Угол рамы рассек кожу. Она вскрикнула от боли и от обиды.
– Хватит! – рявкнул старик, сбросивший как маску притворную немощь. Он ударил наотмашь; рама стукнула в висок. Люба прислонилась к стене, изумленно моргая. Выставила перед собой руки. В розовом мареве, заполнившем коридор, она потеряла полоумного пенсионера из вида, но справа доносилось яростное: «Хватит! Хватит! Хватит!»
