Михаил поцеловал дочку в теплую макушку и пошел в дом готовить ужин. Минут через двадцать услышал, что Ириска разговаривает с какой-то женщиной, должно быть, тетя Лида пришла спросить что-то по хозяйству. Михаил не вышел поздороваться, не хотел, чтобы пенсионерка с притворным сочувствием расспрашивала о бывшей жене. Он вышел на веранду, только когда высыпал на сковороду нарезанный соломкой картофель. Ириски за столом не было. Он ее позвал, дочка не ответила. Михаил вернулся в дом. Он не беспокоился, мало ли, в туалет пошла (деревянный «домик» стоял на другом конце участка) или к тете Лиде, та часто угощала Ириску конфетами. Михаил дожарил картофель, залил яйцами, посыпал зеленым луком.
– Вещая сестричка, пошли есть, – позвал Михаил, уверенный, что Ириска уже вернулась.
На улице совсем стемнело. Он вышел на веранду – никого, прошел по огороду до туалета – пусто. Тревога начала перерастать в панику. Михаил пошел к соседке.
В доме у тети Лиды свет не горел. Михаил постучал, позвал. Никто не ответил. Он открыл дверь, из комнаты повеяло холодом. Нащупав выключатель, Михаил включил свет. Тетя Лида сидела за обеденным столом, по мертвому, искаженному ужасом лицу ползали земляные черви.
Ириску нашли через два дня в лесу, со следами человеческих зубов на обглоданных костях.
Следователь сказал, что она была жива, когда ее ели. Он был младше Михаила. Лет двадцать пять – тридцать. Если это было и не первое его дело, то одно из первых. Служба еще не наложила на его лицо отпечаток сурового равнодушия.
– Зови меня Артем, – сказал следователь, запер дверь кабинета, нервно закурил и рассказал, кого подозревает в убийствах.
Ведьма.
Слово повисло в сигаретном дыму.
Михаил готов был дать следователю в морду, подумав, что это какой-то жестокий полицейский юмор. И врезал бы, если бы не оцепенение, сковавшее его после похорон. Артем говорил что-то о пропавших в городе детях и свидетелях, видевших женщину с рыжей косой, доходившей почти до икр. Михаил не прислушивался. В голове звучал крик бывшей жены, вспомнившей о дочери, только когда та умерла. Яна обвиняла его в смерти Ириски, называла убийцей. Захлебываясь рыданиями, вырывалась из рук любовника. Крики гулко отдавались в стенах церкви. Он еле сдерживался, чтобы не врезать по ее раскрасневшемуся, мокрому от слез лицу. Ему хотелось наорать, обвинить ее. Это она их бросила, предала.
– Нет тела – нет дела, – нервно пошутил Артем. – Ирина первая, кого нашли. Теперь можно ту бабу рыжую прижучить.
