Отец изменял матери сразу после их свадьбы… та женщина забеременела и родила этого потрясающе красивого мальчика, которого его младшей сестре было тем не менее жаль. Удар был тяжелее, чем если бы Тим явился следствием случайной связи когда-то давно, как в «Старшем брате». Что заставило её родителей продолжать жить вместе? Лицемерие, чувствовала Мира. Но не ей судить. И мать, и отец оказались далеки от канонического портрета. Но на отца Мира не могла злиться долго – слишком свежи были воспоминания о его ощутимой, полнокровной и яростной поддержке на протяжении всей её жизни.
С отцом не было замкнутого круга. Она не выбирала, как он, по его шаблонам, отпечатанным в подсознании. Он влиял на внешнее, земное. Мать же запечатлелась в митохондриях, в костном мозге. В самом разрезе улыбки и особенно – в восприятии.
Мира же для Тима стала будто тем же самым, но наоборот – прикосновением к закрытому для него миру утончённой сосредоточенности на собственной душе. Они будто нашли друг в друге недостающие осколки себя. Мира, изнывающая от разрыва прошлых связей с земляками – кто разъехался, кто напрочь её позабыл, – с осознанной радостью прошлых ослеплённостей людьми протянула к брату ладони.
Сильный экстраверт, которыми она так восхищалась в юности и к которым всё не могла подобраться, безраздельно перешёл в её властвование. Тогда она ещё действительно пыталась коллекционировать людей, не понимая их неизбежный уход. Мира дошла до момента, когда то, от чего она сломя голову бежала, настигло её чредой рассеянных в золотом свечении воспоминаний пополам с фантазиями о том, как хотелось бы. Расплавленное блаженство того лета вернуло её неиспользованную частицу юношества. Того самого, с чердаками и тропинками. Запоздало сбылись грёзы. Повзрослевшие, с грузом первой разочарованности, но надеждой склеить всё снова, они скрепили узы.
В очередной раз резануло сердце от недалёких воспоминаний. От здорового запаха Тима, нетипично приятного для мужчины. В нём не было навязчивой маскулинности, отвратительности следуемым шаблонам. Не было даже желания притоптать, разрушить чью-то цельность, чтобы обрести успокоение и уверенность в собственной неотразимости.
Апофеоз тоски по прошлому и крушение окрашенных ускользнувшей хрупкостью воспоминаний резанули память. И вмиг не осталось ничего. Неужели всё снова будет как прежде – без дружбы, без вдохновения? Лишь серый Питер и кофе с коллегами… Ленивый шелест дождя, бесцельное блуждание по вычерченным улицам. И мучительность воспоминаний.
