Макар живо повернулся:
– Ну-у! В кого?
– В Марью Попову.
Макар заулыбался: такая любовь сулила много хлопот Егору.
– Как же теперь?
– Не знаю. Хоть «Матушку-репку» пой.
– М-дэ-э... – сочувственно протянул Макар. – Плохо твое дело, Егор, шибко плохо. Даю голову на отсечение – он даже разговаривать об этом не станет.
Егор сам знал, что говорить с отцом о Марье – все равно что шилом пахать. Глупо. Емельян Спиридоныч понимал одно: невеста должна быть с приданым. Он за Кондрата высватал некрасивую, хворую девку, зато из богатого дома. «С лица воду не пить», – заявил он.
– Пощупал уж ее? – спросил Макар.
Егор дрогнул ноздрями, сплюнул.
– Оглоед!.. Только одно знаешь. Все, что ли, такие?
– Что ж ты с ней... оленей ловил?
– Перестань, а то в зубы заеду!
– Я заеду! – в глазах у Макара загорелся веселый злой огонек. – Попал – так не чирикай.
Егор бросил соломинку, подобрал другую.
– В общем, не видать тебе Марьи, как своих ушей, – сказал Макар, поднимаясь.
Егор задавил сапогом окурок, каким-то не своим голосом тихо сказал:
– Поглядим.
Домой Емельян Спиридоныч приехал на другой день.
Кряхтя, боком влез в дверь, скинул с плеча мешок.
– Здорово ночевали, – весь опухший, темный, с мутными глазами.
– С приездом! – весело откликнулся Макар. Он был один дома. Куда-то собирался: стоял перед самоваром в синей сатиновой рубахе, смотрелся в него.
Отец выжидающе уставился на сына.
– Никто не был?
– Никого. Монголка-то прибежала.
Емельян слезливо заморгал.
– Сама?
– Сама. Ночью. Как заржет под окном... Я думал, мне сон снится.
Емельян Спиридоныч снял рукавицу, высморкался в угол.
– Поеду в город – рублевую свечку Миколе-угоднику поставлю, – поклялся он, устало присаживаясь на припечье. – Иди коня выпряги.
– А где Кондрат?
– Там.
Макар вышел, но тотчас вернулся обратно с широко открытыми глазами.
– Эти... приезжие зачем-то идут.
Емельян Спиридоныч выронил кисет. Встал, хотел идти в горницу, но в сенях уже скрипели шаги. Оба – отец и сын – замерли посреди избы, глядя на дверь.
– Здравствуйте, хозяева! – вошли Платоныч и Кузьма.
– Доброго здоровья! – приветливо откликнулся Макар.
Он несколько суетливо подставил один стул и... сам сел на него. Но тут же вскочил, поправил рубаху.
Кузьма с недоумением глядел на Макара. Тот почувствовал этот взгляд. Тоже уставился на Кузьму – тревожно.
Молчание получилось долгим, тяжким для Любавиных. Емельян Спиридоныч мучительно решал: сесть ему или продолжать стоять? Или вообще уйти в горницу?
