– Я всё замечаю, Томас, это моя работа, – сказала она. – Ты ведь понимаешь, что у человека по прозвищу Котелок боевой шок?
– Знаю. Он сейчас как раз решает, хочет ли остаться.
– Лучше тебе от него избавиться, – говорит она. – Он непредсказуем.
Это я понимаю. Йохан тоже непредсказуем, но он-то всю жизнь таким и был.
– Это мой человек, моим человеком он и останется, если не передумает, – отрезал я. – По тому, что касается твоей непосредственной задачи, какой бы она ни была, я тебя, так и быть, послушаюсь, но не учи меня, как управлять отрядом.
На миг уставилась она на меня, затем кивнула:
– Что ж, вернёмся к шпионам, сканийским лазутчикам. Это-то тебя, уж верно, заинтересует. Именно сканийцы прибрали к рукам твои былые коммерческие интересы. Самое время тебе отвоёвывать их обратно.
– Это я знаю, – сказал я. – Почему они это делают – вот вопрос.
– Эллинбург прогнил до самой сердцевины. От губернатора Хауэра до самых низов город, по сути, держится на плечах преступного мира. Люди, подобные тебе и Мамаше Адити, и есть истинная движущая сила экономики этого города, по крайней мере, так было до войны. Может быть, бóльшая часть золота в руках у купеческих гильдий и мануфактур, но они продержатся ровно столько, насколько хватит рабочих рук. Кому подвластны улицы – тому, главным образом, подвластен и оборот рабочей силы. За годы войны Хауэру удалось вернуть себе малую часть этой власти, но потом он опять её утратил в пользу сканийцев. Если им удастся завладеть теневой экономикой Эллинбурга, они обретут возможность и ослабить господство Хауэра, и поставить под угрозу обогащение купеческих гильдий. Когда город будет у них в руках, они, вероятно, смогут подготовить себе опорный пункт, готовый для возможного вторжения, а оно будет грозить уже самому Даннсбургу. В последней войне мы одержали победу, но, по правде говоря, с величайшим трудом – страна ослаблена и открыта для нападения. А там, в Скании, у них есть рабство, известно ли тебе это, Томас? Имеешь ли понятие, каково это – быть рабом у сканийцев? Если мы потерпим поражение – вероятно, легко сможешь узнать.
Я хмуро взглянул на неё. Я-то скорее умру, чем буду у кого-нибудь в рабстве, но всё же, сдаётся мне, в её словах было много неопределённости и мало точных сведений.
– Как по мне, что-то больно много всяких «если», «вероятно» да «может быть».
– Да, так и есть, – согласилась она. – Знай, Томас, мы имеем дело в основном с «если», «вероятно» да «может быть», с догадками и предположениями. К тому времени, как картина обретает точность, часто слишком поздно что-либо предпринимать.
