– Там люди какие-то, – сказала Анна. Я обернулся и в конце переулка, ведущего в сторону Доковой дороги, увидал: в тени затаились три фигуры в плащах, и один их вид говорил о готовности к кровопролитию.
– Вонище с Колёсами не ладит, – пояснил я. – Мы ведь вдоль берега идём не просто так, воздухом подышать. Идти улицами было бы крайне вредно для здоровья. Эти молодчики вряд ли вообще знают, кто мы такие, но смотрят на нас недобрым взглядом – просто потому, что идём мы не с той стороны. Тропка вдоль реки, впрочем, обычно безопасна – Старый Курт утверждает, что к его дому каждому дорога открыта, откуда бы кто к нему ни шёл.
– Ну а эти… колёсники – они его как, слушаются?
– Ещё бы, Анна, слушаются, и, кстати, Кишкорезы тоже. Старый Курт… ну, я ведь тебе говорил, в народе его зовут «искусником». Он и есть искусник, в обоих смыслах этого слова. Умеет старик добиться уважения и настоять на своём, за что я перед ним преклоняюсь. А вот умеет ли он чародействовать – это уже другой вопрос.
– А мне и не надо, чтобы он чародействовал, – выпалила Анна. – Пусть просто нам про это всё расскажет.
– Ну что ж, это он может, – отвечаю я. – Наверно, даже в чём-то не врёт, откуда мне знать.
Я свернул в переулок, не спуская глаз с молодчиков в дальнем его конце. Где-то на полпути по узкой мощёной улочке в глухой кирпичной стене виднелся проём – дверь в дом Старого Курта. В здании, в котором он жил, до него помещалась какая-то мануфактура, но много лет назад Старый Курт нанял моего отца заложить кирпичом фасад. Потом поручил пробить дыру в стене, выходящей в переулок, и там соорудить новый вход, чтобы как с Колёс, так и из Вонища могли ходить к нему одинаково, без необходимости прорываться с боем. Так я с ним впервые и познакомился – десятилетним подмастерьем в переулке размешивал для отца известковый раствор да уворачивался от подзатыльников. Курт счёл нужным выбрать для работы жителя Вонища вместо колесника, хотя те и посмотрели на это косо. Уже тогда был он очень стар, или просто на мой детский взгляд таким казался, а мне-то самому теперь за тридцать.
Жил он, однако, на прежнем месте: это можно было заключить по крысе, прибитой гвоздём ко входной двери. Курт приколачивал на дверь новую крысу каждые пять дней, а эта, судя по виду, висела тут второй или третий день. Зачем оно ему нужно – что ж, его личное дело, но, по крайней мере, так ясно, что старик ещё жив.
Я громко постучал и произнёс положенные слова:
