– Степка, что ли?
– Но... Не узнал?
– Хот!.. Язви тя... Я уж думал – почудилось.
Степан опустил худой вещмешок на порожек, подошел к отцу... Обнялись, чмокнулись пару раз.
– Пришел?
– Ага.
– Что-то раньше? Мы осенью ждали.
– Отработал... отпустили.
– Хот... язви тя! – отец был рад сыну, рад был видеть его. Только не знал, что делать.
– А Борзя-то живой ишо, – сказал он.
– Но? – удивился Степан. Он тоже не знал, что делать. Он тоже рад был видеть отца. – А где он?
– А шалается где-нибудь. Этта, в субботу вывесили бабы бельишко сушить – все изодрал. Разыгрался, сукин сын, и давай трепать...
– Шалавый дурак.
– Хотел уж пристрелить его, да подумал: придешь – обидишься...
Присели на верстак, закурили.
– Наши здоровы? – спросил Степан. – Пишут ребята?
– Ничо, здоровы. Как сиделось-то?
– А ничо, хорошо. Работали. Ребята-то как?..
– Да редко пишут. Ничо вроде... Игнат хвалится. А Максим – на стройке. Ты-то в шахтах, наверно, робил?
– Нет, зачем: лес валили.
– Ну да, – Ермолай понимающе кивнул головой. – Дурь-то вся вышла?
– Та-а... – Степан поморщился. – Не в этом дело.
– Ты вот, Степка... – Ермолай погрозил согнутым прокуренным пальцем. – Ты теперь понял: не лезь с кулаками куда не надо. Нашли, черти полосатые, время драться.
– Не в этом дело, – опять сказал Степан.
В завозне быстро темнело. И все так же волнующе пахло стружкой и махрой...
Степан встал с верстака, затоптал окурок... Поднял свой хилый вещмешок.
– Пошли в дом, покажемся.
– Немая-то наша, – заговорил отец, поднимаясь, – чуть замуж не вышла, – ему все хотелось сказать какую-нибудь важную новость, и ничего как-то не приходило в голову.
– Но! – удивился Степан.
– Смех и грех...
Пока шли от завозни, отец рассказывал:
– Приходит один раз из клуба и мычит мне: мол, жениха приведу. Я, говорю, те счас такого жениха приведу, что ты неделю сидеть не сможешь.
– Может, зря?
– Что «зря»? «Зря»... Обмануть надумал какой-то – полегче выбрал. Кому она, к черту нужна такая. Я, говорю, такого те жениха приведу...
– Посмотреть надо было жениха-то. Может, правда...
А в это время на крыльцо вышла и сама «невеста» – крупная девка лет двадцати трех. Увидела брата, всплеснула руками, замычала радостно. Глаза у нее синие, как цветочки, и смотрит она до слез доверчиво.
– Ма-ам, мм, – мычала она и ждала, когда брат подойдет к ней, и смотрела на него сверху, с крыльца... И до того она в эту минуту была счастлива, что у мужиков навернулись слезы.
– А от те «ме», – сердито сказал отец и шаркнул ладонью по глазам. – Ждала все, крестики на стене ставила – сколько дней осталось, – пояснил он Степану. – Любит всех, как дура.
