* * *
Милиционер вышел из дома, тяжело опустился на ступеньки крыльца. Вытер локтём вспотевший лоб, достал папиросину, сунул в зубы, да так и замер, забыв прикурить.
Задравшиеся штанины коротковатых форменных брюк обнажили разбитый левый ботинок и самодельный костыль под культей правой ноги.
– Покойтесь с миром, – пробормотал седой, – Ванечка, Янка, Стасик да жёнка ненаглядная. Как смог, рассчитался я за вас.
* * *
Раненый «Волк» отстреливался до последнего, не давая преследователям проникнуть внутрь укрытия, затем перекрестился и выстрелил себе в висок. Второй выход из схрона вёл в ложбину у Пущи, к заброшенному роднику. Адам Гжелевский с Зоськой воспользовались им и скрылись в лесу. Милиционеры попытались преследовать их, но время было упущено…
* * *
Деревенские мальчишки, родившиеся в послевоенные годы, долго ещё находили в ложбине у родника стреляные гильзы и выковыривали пули из стволов деревьев…
– Мам, расскажи о войне!
– Ох, Юрочка, расскажи да расскажи, каждый день одно и то же…
Сидя на низком табурете, Марыся чистила картошку. Светловолосый мальчуган с кучерявым чубом пролез в кольцо маминых рук, взял ладошками за щёки, заглянул в глаза. Оказавшиеся на одном уровне глаза очень похожи: серые, с проблеском рыжих крапинок.
– Калі ласка[53], мамочка.
О, господи… Восемь часов – с учениками в музыкальной школе, потом согнувшись на огороде; ужином накорми, убери… На завтра бы еду приготовить да сесть за швейную машинку – соседка попросила платье сшить, но как откажешь сыну, если так просит?
Отложила нож, вытерла руки, посадила сынишку на колени.
– Что, опять про то, как немцы пришли?
– Ага, – и замер в ожидании.
* * *
– Говорила уже: пришли они в нашу деревню в самом начале войны. Сытые, файные[54], а по сторонам поглядывают, будто напуганы чем. Не к нам, к тетке Стефании пожаловали – у неё дом был побогаче. Офицеры-то в доме, а простой солдат, он и есть солдат. Вышел, сел на крылечко, хочется ему поговорить, да не с кем. Тут дед Захар подвернулся, его Стефания из комнат шуганула, боялась, кабы не ляпнул чего. Солдат-то всполоханный, твердит да твердит: не по правилам, дескать, советы воюют. В лесу на деревьях сидят и сверху стреляют. Пока начальство очухалось – многих положили… Всё причитал: «To nie jest Francja!»
– Так он же по-немецки говорил, мам, как ты поняла?
– Да нет, по-польски, но с акцентом. Дед Захар его то ли не понимал, то ли не хотел понимать. Солдат тогда на русский перешел. На офицеров своих кивает: «Тут им не Франци’я». Смешно так, с ударением в конце, вот и запомнилось.
