* * *
Только что прошёл обильный майский дождь. Ветер ещё стряхивал с листьев тёплые тяжёлые капли, в ритме «Болеро» стучащие по брусчатке площади. В лужах плавали белые лепестки цветущих каштанов, под красными тентами ближайшего кафе нахохленные голуби мешали хозяйке расставлять маленькие кофейные столики и плетёные стулья, а молодые красивые девушки с намокшими под дождём волосами, громко переговариваясь и смеясь, подбегали к тяжёлым дверям старейшего университета Франции, дружески улыбаясь швейцару в ливрее…
Алесь с удовлетворением отметил, что понимает почти всё, о чем говорят (как оказалось, французский язык, который в детстве заставляла учить мама, задержался в памяти навсегда), и несколько неуверенно спросил у привратника об отце Аннет.
– Oui, monsieur, bien sur[43], – закивал красноносый седой страж дверей, – кто же не знал старого профессора! Он был всегда так дружелюбен, иной раз мог даже задержаться и поболтать о погоде или рыбалке, хотя, скажу вам, месье, сдаётся, он никогда не держал в руках удочки…
* * *
Швейцар оборвал фразу на полуслове и, согнувшись в поклоне, открыл входную дверь перед элегантной темноволосой женщиной в серебристо-синем костюме, появившейся из голубого спортивного кабриолета. Женщину поддерживал под локоть высокий блондин в серой пиджачной паре, с тонкими щегольскими усиками и слащавой улыбкой.
– Каков красавец, – не сдержавшись, пробормотал привратник, когда эти двое зашли в вестибюль. По восторженному взгляду, устремлённому прямо перед собой, было непонятно: относится восклицание к спутнику женщины или к машине, в великолепном обтекаемом кузове которой не было ни единой прямой линии.
– Видели? Это дочь того, о ком вы спрашивали. А рядом с ней – супруг, сам Пьер Ламар. Не слышали? Не читали? – хохотнул. – Я тоже не читал. Говорят, самый продаваемый поэт Франции! Месье, вам нехорошо? Вы побледнели… Может, воды?
* * *
Поезд до Парижа шёл всего двое суток. Но опоздал на целую вечность. Судя по тому, как Аннет легко скользнула взглядом и, не задержавшись, прошла мимо, она не нуждалась ни в воспоминаниях, ни в том, чтобы её спасали… Взрослый, тридцатипятилетний мужчина, Алесь в душе так и остался мальчишкой: не хотел верить, что женщины или помнят тех, кого любили, всю жизнь, или после расставания забывают достаточно быстро.
* * *
Алесь не смог бы объяснить, на что надеялся, оставаясь в Париже. Деньги таяли намного быстрее, чем он ожидал. Гостиницу пришлось поменять на комнату в мансарде. Вопреки респектабельному внешнему виду, Париж изнутри оказался выжигой и скупердяем. Подъезды домов, лестницы – тесные, узкие. Каждый раз, поднимаясь по винтовой лестнице на пятый этаж, Алесь улыбался, вспоминая Бальзака: неужели этот тучный гений действительно жил в мансарде? Наверное, он как штопор вкручивал себя в стеснённое пространство между стеной и перилами.
