– Ты ведь весьма дружен с семейством Говардов, вхож в их дом, имеешь приятельские отношения с самой мисс Амелией, – попивая шотландский виски, спокойно рассуждал джентльмен, даже не догадываясь, как глубоко его собеседник увяз в своих привязанностях к старшей дочери бывшего работодателя. – Уверен, она пойдёт тебе навстречу, приоткрыв завесу тайны своих отношений. Ты, как друг семьи, сможешь получить эксклюзивный материал. Возможно, мы даже выпустим серию статей. Ещё бы, такое событие, один из самых влиятельных людей Лондона женится на главной мужененавистнице Англии. Просто потрясающе!
– Стой, Билл! – подавшись вперед, Фостер уставился на редактора невидящим взглядом. – Я никак не смекну, о чём ты толкуешь? Каким образом Говарды причастны к свадьбе судьи Байрона?
– Джозеф, ты внимательно меня слушал?! – мужчина совершенно искренне улыбнулся, подмечая на лице своего журналиста застывшее недоумение. – Байрон сделал предложение Амелии Говард, свадьба через три дня. Никто, кроме нашего издания, не в курсе и не приглашён. Не знаю, чем мы так приглянулись Его светлости, но он пожелал, чтобы именно наша газета осветила это радостное событие. В общем, займись этим. Меня интересуют все подробности, даже какие чулки будущая миссис Байрон наденет под подвенечное платье! Давай-давай, – редактор замахал руками, словно отгоняя голубей от кормушки. – Только сначала приведи себя в порядок, ей-богу. На сегодня можешь взять отгул и выспаться. Но завтра к вечеру я жду наброски.
Фостер по инерции кивнул и еле-еле смог подняться на ноги, чтобы не выдать своего потрясения. Казалось, все его конечности налились свинцом, а внутренние органы начали отказывать по одному. Ответив что-то невнятное, джентльмен вышел из кабинета и, игнорируя вопросы любопытных коллег, направился прочь. Он не видел перед собой ничего и никого, просто шёл вперёд без разбора, цели и смысла, пока ноги не привели его в самый развратный район Лондона – Ковент-Гарден. Там из первого же переулка выскочила размалёванная шлюха, миленькая, если смыть с лица кричащий грим, который девица усердно наносила, должно быть, целый час. Кружева на платье «бабочки» давно поблекли, местами оборки совсем обветшали, как, собственно, и честь сей особы. Она радушно улыбалась, но серо-зелёные глаза были мутными, то ли от алкоголя, то ли от опиума, но Фостеру было плевать. Единственное, что он запомнил, – причёску девицы – небрежно собранный кокон из начёсанных волос, украшенный потасканными перьями, бумажными цветами и искусственным жемчугом.
