Я подоспел, когда Николай, совсем выведенный из себя, схватил было длинную жердь, чтобы размозжить голову своему врагу. Я едва уговорил его предоставить дело мне. Когда Николай, ворча, отошел в сторону, я принес сарычу большую зеленую лягушку.
Сердито нахмуренные брови его немного разгладились, но он все еще смотрел недоверчиво и возбужденно, хотя ко мне он благоволил.
Однако, когда я выпустил около него лягушку и она зашевелилась, его охотничье сердце и вечно голодная жадность взяли свое и он выпустил, наконец, измятую шапку.
Я отдал ее Николаю, предоставив сарычу справляться с лягушкой. Когда сарыч съел ее и успокоился, я отнес его в угол и подложил ему еще рыбьих потрохов.
На этот раз дело кончилось благополучно, но было ясно, что дальше держать подраставшего хищника здесь становилось чересчур хлопотливо, да и слишком неприятно хозяевам, с которыми я не мог не считаться. Поэтому я решил отвести его в Москву в Зоологический сад, и сделал это не откладывая в долгий ящик.
Старики были очень довольны отъездом ненавистного жильца, а мальчики пришли с ним попрощаться и последний раз накормили его отборными лягушками и ящерицами. Коля долго расспрашивал меня, как устроен Зоологический сад и какие там есть звери. А Алеша сказал, что если отец возьмет его с собой в Москву, непременно попросит сводить его в сад посмотреть слона, а главное на Братишку, как он будет там сидеть в железной клетке.
Эти мечты, впрочем, не исполнились. Отец хоть и ездил действительно один раз в Москву, но Алешу с собой не взял.
Сарыча я подарил в Зоологический сад и он там был помещен в высокой, просторной клетке с сухим деревом посредине.
Он сидел на нем неподвижно по целым часам с задумчивым и хмурым видом. Когда кто-нибудь подходил к клетке слишком быстро, он сердито сдвигал брови и шевелил своими сильными пальцами с острыми кривыми когтями. Сторож говорил мне, что он был очень упрям и зол и что с ним трудно ладить.
Только во время еды он оживлялся и ел всегда с жадностью. Скоро он вырос совсем, сделался взрослой птицей с сильными крыльями, которыми он почти не мог пользоваться.
В начале октября он был очень беспокоен и все летал и бился в своей клетке. Инстинкт перелета рождал в нем желание лететь куда-то, но железная тюрьма держала его крепко. В это время он должен был сильно чувствовать всю тяжесть неволи.
Но этим не кончилась его история. На следующее лето я раз был снова в Зоологическом саду и нарочно подошел посмотреть моего сарыча.
