Мы стояли перед ним молча, не зная, что делать, и смущенно смотрели в его круглые глаза. Пурпурная кровавая струйка медленно сочилась из его клюва и стекала узенькой полоской по шее.
Вдруг он вздумал приподняться. Раза два он ударил о землю левым крылом, — правое было перебито, — шевельнул лапами, как будто хватаясь за воздух, и широко раскрыл окровавленный клюв. Но это была последняя попытка. Он сразу ослабел и уронил голову назад. Глаза его несколько раз моргнули и закрылись тусклой перепонкой. Кровь заструилась сильнее. Последний раз он открыл глаза, поглядел все так же надменно и устало закрыл веки. Так он умер гордо и молчаливо, без единой жалобы, без одного трусливого взгляда.
Я поднял его за ноги и мы пошли. Широкие крылья его тихо развернулись, голова повисла на бессильной шее, а из закрытого клюва закапали на землю густые алые капли.
Мы выбрались из сумрачной чащи и направились на озеро, неся желанную Нениле добычу.
Мы шли знакомой дорогой через старый березняк. Алеша взял себе птенцов и держал их в своем картузе, бережно прижимая его к своей впалой груди.
Мы шагали молча и серьезно. Что-то щемило сердце и было немного стыдно. В ушах еще слышались тоскливые горькие стоны, вспоминался предсмертный, полный ненависти взгляд сарыча и его гордое молчание.
И нам не хотелось говорить. Было в лесу как-то особенно тихо. Старые березы чуть-чуть качали высокими верхушками. И, казалось, листья их тихонько шептали нам свою тихую укоризну.
На озере сарычи были встречены старухой самым шумным образом.
Она не находила слов, чтобы отблагодарить нас за разорение сарычиного гнезда.
Николай был тоже доволен, но радоваться громко считал ниже своего достоинства. Ненила же прямо оглушала меня своими благодарностями и добрыми пожеланиями. Одно ее смущало, это то, что я не хотел утопить, как она предлагала, сарычиных птенцов, да еще собирался их выкармливать. С этим она никак не могла примириться и все спрашивала, какая мне от того будет польза.
Огорчило ее и то, что я ей не дал старого сарыча на пугало. Мне хотелось снять с него шкурку, чтобы потом сделать из нее чучело.
Птенцов мы накормили рыбьими потрохами. Этого добра всегда было много у Николая, и потому мы с мальчиками не боялись, что уморим наших питомцев с голоду. Да, кроме того, около самого дома можно было наловить сколько угодно лягушек. Алеша и Коля еще раз пообещали мне их доставлять. Они оставались со мной до вечера и внимательно смотрели, как я снимал с птицы шкурку. Когда я с этим покончил, Коля обратился ко мне с вопросом:
