– Эй, вы! Ну что стоите?
Елена Петровна потрусила к ним. Понаблюдала, склонив голову. Отстранила обоих. Повернулась к окошку спиной. И жахнула ногой, как лягающаяся лошадь. Пушечный треск взорвал тишину. Загрохотала, падая внутрь доска.
– Погляди сперва, что там! Вдруг… – но Сара уже нырнула в окошко. Шурка пролез следом. Потом протиснулась Елена Петровна. Широкие бедра пропихнулись с трудом. Наконец, извиваясь так и сяк, и она упала внутрь.
– Вы тут? – тут же осведомилась. Шурке не хотелось отвечать. Но он отозвался:
– Тут.
Нащупал на полу выбитую доску. Поднял, пристроил на окно. Не преграда, конечно. Одним щелчком выбить можно. Но хотя бы их убежище не будет заметно снаружи.
Он сел у стены. Тут же тихо привалилась рядом Сара. Шурка погладил ее по голове, обнял.
Вздохнула невидимая Елена Петровна. Она уже не тряслась. Энергично вытирала, сушила волосы шарфом.
– Тут хотя бы теплей. Между прочим, я готова признать чужую точку зрения, если аргументы убедительны. И не противоречат моральным правилам комсомольца.
– Дело ваше, – оборвал разговор Шурка. – Дайте поспать.
Сунул ладони себе под мышки, сжимаясь поплотнее. Но Елена Петровна только передернула толстой шкурой, как слон, которого пытались поразить щепочкой.
– Хорошо. Тогда что это такое было? Не говори мне, что это были наши сфинксы. Наши совсем не такие. У них бородки. И они, если хочешь знать, вовсе не женщины.
– А кто?
– А фараон Небмаатра.
Шурка хмыкнул. Но смущенно: он этого не знал.
– Он же известный как фараон Аменхотеп Третий, – продолжала Елена Петровна. – Кстати, довольно миролюбивый правитель. Всем фараонам тогда полагалось зваться Аменхотепами.
– Как ищейкам из угрозыска прямо. Все собаки – Туз Треф, и так уже много лет.
– Вроде. Этим сфинксам больше трех тысяч лет.
– Не может быть. Ленинграду же не три тысячи.
«Потому что ты двоечник», – хотела одернуть Елена Петровна. Но почему-то не стала. А мягко сказала:
– Нет, конечно. В этом ты прав. Но и противоречия здесь нет. Их отыскали в Египте, раскопали, привезли в наш город на корабле и установили только в девятнадцатом веке.
Она увидела, что мальчик расплел руки на груди, слушает с интересом. «Неужели это… ласка?» – задумалась Елена Петровна, потому что «ласка» раньше ей казалась чем-то сопливым и слащавым, а оказалось, что это просто внимание и серьезность: так всё просто?
Она умолкла, размышляя об этом. Молчал и Шурка. Только думал о другом. Припомнил гранитных сфинксов у Невы. По ту сторону города. Бородки в самом деле были. Крепкие и твердые, похожие на привязанную под подбородком морковку.
