«Большое спасибо за хлеб, – исправилась Таня. – Вам, наверное, его самой хотелось. Наверное, с работы топали. Голодная и злая как собака… Я бы, конечно, без него не откинула копыта, но голодной намного труднее сообразить, что делать».
«Спасибо тебе тоже», – привычно поблагодарила она и город. За приют. «И вообще». Теперь всякий раз, когда она думала о городе, чувствовала, что они заодно. Он больше не хотел ее убить, не радовался ее горю. Они все теперь старались выжить.
Под веками у Тани стало наливаться тяжестью.
«Спасибо, Мира», – подумала она напоследок. Уже засыпая. Да, им всем в какой-то момент стало лень по тревоге спускаться в бомбоубежище – оставались в кроватях. Среди ночи не набегаешься – всё равно выбор у всех одинаковый: либо помрешь, либо пронесет. Но Мира все-таки спустилась вниз и захватила с собой метрику. «Спасибо, – повторила Таня, – спасибо, Мира».
Теперь это буду я.
* * *
– Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя, – монотонно читал Бобка в книжке. Книжка стояла стоймя на столе. Лампа уютно держала стол в круге света. Бобка мотал ногами в такт:
– То как зверь она завоет, то заплачет, как дитя.
Сара сидела на углу кровати. Смотрела на Бобку. В другом углу сидела кукла. Большой новый целлулоидный пупс. Таращил пластмассовые глаза. Сара старалась до него не дотрагиваться.
Бобка вставил палец между страниц, закрыл книжку. Закатил глаза к потолку:
– Буря мглою небо крутит.
Подглядел, исправился:
– …кроет.
Опять возвел глаза, точно на потолке была написана подсказка:
– Вихри снежные шутя. Черт.
Посмотрел в книжку.
– Так и знал. Сами пишут непонятно, а ты мучайся.
Выучить стихотворение Пушкина задали сегодня. Завтра – будут спрашивать. «Всех. Каждого. По алфавиту», – пригрозила учительница.
Бобка опять принялся читать в книжке, колотя носком по ножке стола. Точно вколачивал стихи себе в голову:
– Буря – мглою! Небо – кроет! Вихри снеж! Ные шутя!
Через несколько мгновений уже весело пел, поглядывая на строчки. Смотрела на него Сара. Таращилась кукла.
– Буря мгло! Ю не! Бо кроет! – радостно орал он.
А потом вдруг понял, что делать это ему уже не надо.
Бобка захлопнул книжку. Больше не надо! Он швырнул книжку о стену.
Она ударилась, плоско упала на кровать, не просыпав ни буковки.
И Бобка захохотал.
Дядя Яша стоял в темном коридоре, слушал, как поет Бобка. Потом залп хохота. Закрыл глаза. «Вот и получили свидетельство о смерти. Документ с печатью». Один поет и ржет. Другой – шляется неизвестно где. Вот и всё, чего он этим добился? А что дальше? Дальше – только хуже. Когда они все утратили эту естественную связь, когда горе – это слезы, а любовь – это доброта? Все четверо. Исковерканные, изломанные, каждый на свой лад.
