– Сейчас!
– Скоро только кошки родятся, – бросил майор, но тут же приосанился, вскинул ладонь к виску – отдал честь, кого-то поприветствовал, и тихо – Шурке. – В пятницу. В полночь. …Смотри не опоздай.
«Не сходится», – нахмурился Шурка.
– Что? – бросил Майор.
– То есть вы – не знаете?
Майор глядел сквозь дым.
– Чего?
– Где Таня.
Майор сунул папиросу в рот, втянул щеки. Загорелся оранжевый кончик. Майор кивнул, щурясь от горячего дыма.
– Разумеется, нет. Она туда еще не пришла.
– Вы же вроде знаете всё.
– Не вроде, а знаю. Вопрос в другом. Как можно сказать наверняка, где кто-то, если этот кто-то движется? Я пока еще говорю «знаю», а она уже переместилась. Она уже совсем в другом месте.
«Значит… жива» – затрепетал Шурка.
– Где же?
– Вы как-то странно себе представляете, что такое время. Или судьба, – ворчал Майор.
– Да-да, слыхал, мы дети вообще глупые, нас легко пугать, легко дурить. Только думаю, на этот раз дурить…
– «Вы» – это люди, – перебил тот.
Шурка поглядел ему в глаз… Или не врет?
– Если вы всё про всех знаете… Скажите. Не в пятницу. Сейчас! Не можете наверняка – пусть. Скажите приблизительно! Где Таня?
От папиросы поднимался нитью дым:
– …Концы с концами, конечно, не сходятся. Но вы тут же вводите понятие парки, или норны, или мойры, или другой какой-нибудь тетки с иголкой и ниткой. И думаете, что теперь все ясно…
– Просто скажите! – взмолился Шурка.
Папироса прыгнула в угол рта.
– Хочешь знать?
– Хочу знать.
Майор усмехнулся. Покачал головой. Выпрямился. Пыхнул. Выпустил дым. Шурка тщетно пытался прочесть его лицо за сизой завесой: лжет? Насмехается? Сожалеет? Ждет? Торжествует? Что?
– Заплати – тогда узнаешь.
«Где-то я это уже слышал. Ага, дядя Яша. Тоже всё про деньги».
Дымок улетел.
Шурка встал:
– Понял.
– В самом деле?
– Ничего вы не знаете.
Дымовая завеса слов. За которой ничего нет. Шурка схватился за спинку стула… Или есть?
Майор услышал смятение в его мыслях. Ухмыльнулся:
– Узнаешь – тогда и проверишь: вру я сейчас или нет.
Шурка шарахнул стулом, задвигая.
– Спасибо. Не интересно. Приятного аппетита!
Сдернул со стола свою кепку.
– …только не поздно ли будет?
Шурка даже оборачиваться не стал. Все ведь ясно. Куда ясней.
У двери Шурка невольно замедлил шаг. Генерал поодаль уже расправился с котлетами: вставал, нахлобучивал фуражку. Глаза у него были тусклые, пуговицы на мундире и то блестели ярче. Долгие-долгие годы жизни: через мутное равнодушное стекло, морось, бесчувствие. Пуговки смотрели на Шурку. Они ничего не видели. Шурка бросился вон.
