– Граждане. Разойдись, – беспомощным тенорком воззвал солдат. Качнул дулом. Куда там!
Толпа собралась в мгновение ока. Теперь уже Шурке приходилось грести локтями. Выдираться, ввинчиваться. Сердце бухало. Его толкали, он толкался. Съездил по физиономии чей-то локоть. Чьи-то сапоги лягнул он сам. Пробрался в первый ряд.
Отсюда он видел забор – там вдали, свежий, занозистый. И железные ворота.
Все тянули шеи. Было тесно дышать – стискивали с боков. Но никто не ругался, не шипел, не вскрикивал.
Все молчали.
Ворота взвизгнули, поехали створки.
У Шурки заколотилось сердце.
Колонна была серая. Шершавая. От нее несло страхом. Немцы тщательно смотрели перед собой. Чтобы взгляд не попался взгляду. «Соображают», – жадно разглядывал Шурка. Они живые, а Таня нет – разве так может быть? Понял, что надо поймать этот взгляд. Во что бы то ни стало. Может, тогда уйдет навсегда это чувство-лезвие, которое впивается по утрам?
Потому что… Потому что… Потому что хватит уже. «Я больше не могу», – понял он.
Толпа медленно, неуловимо сжимала пространство. И вот уже колонне пришлось остановиться.
Солдаты озирались, беспомощно качали автоматами. Шурка им даже посочувствовал. На фронте им было понятно: тут свои, там враги, стрелять – туда. Здесь – они не знали, что делать.
– Граждане, – рявкали, просили, взывали они ломающимися мальчишескими голосами. – Отойди! Назад!
Толпа не отвечала.
Один, придерживая на груди автомат, стал лупить кулаками в ворота:
– Открой!
Шурка знал, что это наверняка не те немцы. Среди них точно нет, просто не может быть того, который… это сделал. И вообще… Но думать было поздно.
Шурка пихнул клетчатое пальто рядом, саданул в бок какую-то куртку, толкнул шинель.
– Назад!!! – беспомощно вопили солдатики.
Шурка пролетел сквозь кордон. Врезался в самую глубину. Схватил за грудки. Успел заметить полуоторванный карман. И мысли выскочили из головы. Осталась одна. Самая глупая: «Нет, в самом деле?»
…Разумеется, он вовсе не ждал, что немцы будут с клыками и рогами, как на карикатурах в газете «Правда». Что взгляд у них волчий, желтый. Что изо рта у них будут змеиться раздвоенные языки и капать яд, как на плакатах, где немцев пронзает штыком русский воин-герой.
Он ничего не ждал.
Но чтобы… Мерзкие такие, багровые, вулканические. «Прыщи», – только и подумал Шурка. «Нет, в самом деле?» Пры-щи?!
А потом кулак обрушился ему на голову. Выбил и эту последнюю мысль.
На миг все покрылось тьмой, исчезли звук, свет, запах, немец с прыщами. Шурку дернуло за воротник. Швырнуло. По ребрам больно даже через куртку ударил асфальт.
