Дамплинг молча сидела рядом со мной, и это меня немного успокоило. Но в ту ночь я слышала, как в моей голове невидимые тикающие часы отсчитывали убегающие минуты до того момента, когда мне придется сесть в автобус.
— Я видела, как бабушка давала твоему отцу письма, — сказала я Дамплинг. При других обстоятельствах мне было бы неловко вот так запросто говорить о моей семье, но тогда я была в отчаянии, и всего за несколько улиц от нас уже был слышен звук приближающегося автобуса. От скрежета двигателя и визга тормозов у меня по спине пробежал холодок; я будто услышала зов из будущего, в которое еще не была готова отправиться.
Дамплинг, кажется, не удивилась моим словам. И отрицать, что ее отец как-то связан с моей семьей, она тоже не стала. Знает ли она что-то о моих родителях? Рассказывал ли ей отец что-то, чего мне никогда не рассказывала бабушка? Или она, как и я, воссоздавала историю у себя в голове, глядя, как ее отец каждые две недели заходил к нам, будто для того, чтобы по-соседски принести нам то филе лосося, то вяленой оленины.
Бабушка улыбалась ему и во всеуслышание восхищалась его щедростью. Затем она украдкой передавала ему хрустящий белый конверт, на котором убористым почерком был выведен адрес — слишком мелко, чтобы разглядеть издалека. Отец Дамплинг засовывал конверт в карман своей жилетки от Carhartt и почтительно прощался с бабушкой. Через какое-то время я стала подозревать, что в конвертах были послания для мамы, потому что больше бабушке писать было некому. По лицу Дамплинг я видела, что мои догадки, вероятно, верны.
— Как думаешь, твой отец сможет передать записку от меня? — спросила я ее.
— Я могу у него узнать, — ответила Дамплинг, пожав плечами. Но по ее взгляду я поняла: она знает, что выполнить эту просьбу не так-то просто.
— Руфь, с твоей мамой не все в порядке. Не думаю, что она бросила бы вас с Лилией, будь у нее выбор.
— Это тебе отец сказал?
Она молча кивнула, но не посмотрела мне в глаза. Никто добровольно не станет признавать, что обсуждал другого человека за его спиной; так поступать нехорошо.
Когда подъехал автобус, я отдала Дамплинг голубую записку и зашла в салон.
— Пока, Руфь, — Дамплинг произнесла эти слова очень мягким голосом. Они, словно крошечные птички, взлетели вслед за мной по ступенькам.
В придорожном кафе неподалеку от канадской границы я в одиночестве встретила свое семнадцатилетие. На завязанные в носовой платок деньги, которые бабушка дала мне на крайний случай, я в качестве именинного торта купила себе яблочный пирог. Ребенку пирог, кажется, понравился, во всяком случае, он проснулся и следующие несколько часов усиленно барабанил по мне изнутри. Думаю, свой день рождения я провела не в одиночестве.
