Но мы Изабель явно приглянулись, и, когда мы проезжаем вывеску «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЗОЛОТОЕ СЕРДЦЕ АЛЯСКИ», на наши лица набегают тучи. Мы заезжаем на парковку у обшарпанного кирпичного здания.
— Мне нужно сходить поговорить с репортершей наедине, — говорит Изабель. — Подождете меня в машине, парни?
Мы с Джеком молча смотрим в окно и оба пытаемся понять, решается ли в этом здании наша судьба и отдает ли нас Изабель в новую семью.
В этом городе есть мутная река, на берегу которой высится белая церковь с остроконечной колокольней. Вдоль реки гуляют люди, которые непринужденно машут друг другу или толкают коляски; дети, виляя из стороны в сторону, разъезжают на велосипедах между осторожными пешеходами, заставляя их спрыгивать с тротуара. Это оживленный город, в нем много строителей и больших заляпанных грязью грузовиков. А еще он шумный.
— А та девушка оставит своего ребенка себе? — внезапно спрашивает Джек, глядя на женщину, которая возится с завязками на панамке орущего и извивающегося младенца.
— Ее зовут Руфь Лоуренс, — говорю я, просто чтобы услышать ее имя, которое звучит так же, как и из ее уст. — Про ребенка не знаю. Я не спросил.
А надо было.
Мы все разглядываем женщину на тротуаре: ее ребенок уже в третий раз стащил с головы панамку. Видно, что женщина еле сдерживается; и у нее, и у ребенка красные сердитые лица.
Мне становится не по себе, даже когда я просто смотрю, как мать пытается нацепить ребенку на голову шапочку. Одно дело беременность; настоящее, живое, брыкающееся человеческое существо — это совсем другая история. Я вспоминаю, как Руфь сказала: «На меня просто много всего навалилось», и задумываюсь, не считает ли она меня тупицей за то, что я не расспросил ее об этом поподробнее.
Джек вытащил коричневое бумажное полотенце, которое ему дал Фил, и теперь водит пальцем по жирным черным буквам. Он делал так все время, пока мы ехали по Канаде. В какой-то момент я сказал ему, что он сотрет надпись еще до того, как мы доберемся до Фэрбанкса.
— Но эти буквы на ощупь похожи на птичьи перья или, может, на крылышки бабочки — невозможно оторваться. — Он протянул бумажку мне, чтобы я тоже потрогал, но я ощутил под пальцами только шероховатую поверхность бумажного полотенца.
— Ты не чувствуешь?
Я многозначительно на него посмотрел.
— Ничего не могу с этим поделать, Хэнк, — сказал Джек, и прозвучало это так, будто он намного старше своих четырнадцати.
В тот момент я Джеку не завидовал.
