Я помню, как мы в последний раз шли из университета в город. Был жаркий летний день. Мы говорили о том, что нас волновало, и, кажется, никогда еще наша беседа не была столь откровенной и задушевной. Тогда как раз «Национальные учреждения ишува» приказали еврейским высшим учебным заведениям отчислять всех студентов, отказывающихся записаться добровольцами в британскую армию. Обсуждая этот приказ, мы с Элияху пришли к общему мнению, что он направлен, возможно, и на то, чтобы нейтрализовать опасные силы воинственно настроенной молодежи. Потом мы обсуждали наше экономическое положение и поняли, что оно у нас обоих одинаково печально. Не было никакой надежды внести плату за обучение в университете (10 лир в год!). Элияху сказал, что пойдет работать. У него были знакомства в правительственном геодезическом отделе, и в пасхальные каникулы он уже работал в Шомроне. Хорошо заработал, а главное — здорово усовершенствовал свой разговорный арабский. Он успел рассказать мне кое-какие подробности о своей жизни в бригаде рабочих арабов. Вечерами у костра, разложенного на обочине дороги, он слушал рассказы, из которых почерпнул массу интересного как в смысле языка, так и житейской мудрости вообще. Вначале арабы приняли его в штыки. Но под конец они относились к нему с явной симпатией.
Часть седьмая: Как сухие листья по ветру
Летом 41 года мы оба — и Элияху, и я оставили учебу в университете, порвали со всякой подпольной деятельностью и в поисках заработка принялись странствовать по стране и «познавать жизнь». Это было время тяжелейших боев в Западной пустыне, подавления восстания в Ираке, захвата Сирии и Ливана войсками союзников, нападения Гитлера на Советский Союз и ужасающего разгрома Красной армии. А у нас впереди был еще целый год совершенно спокойной и счастливой жизни. Элияху, как и собирался, устроился на работу в геодезический отряд и разъезжал с ним по стране, а я нашел, в конце концов, место в австралийском военном лагере в Джулис. Меня взяли маркировщиком в прачечную, которую содержала какая-то тель-авивская компания. Зарплата моя составляла 3 лиры в месяц на полном пансионе. В конце каждого месяца полагалось три выходных дня. В обществе еще шести таких же маркировщиков я ставил несмываемыми чернилами номера на рубахах, кальсонах, майках и носках австралийским солдат. К концу месяца я добился таких выдающихся результатов, что, приехав домой на побывку, порадовал родителей не только превосходными австралийскими консервами (что было невероятной роскошью в то трудное, голодное время), но и сообщением, что мне повысили зарплату на целую лиру!
