Таким образом, Конвент продемонстрировал окончательный разрыв не только с якобинизмом, но и с низовым санкюлотским движением; стало ясно, что политические конфликты более не решаются выступлением вооруженных секций, как это было до 9 термидора. В то же время можно сказать, что якобинизм вновь поднял голову: в низах, разочаровавшихся в свободном рынке и антиробеспьеристских лозунгах, проснулась ностальгия по временам, когда санкюлот чувствовал себя хозяином положения, а максимум позволял более или менее прокормиться.
Есть ли какая-то связь между этими двумя восстаниями и Бабёфом, его будущим предприятием? «У исследователя истории великой буржуазной революции, — писал Е. В. Тарле, — нужно сказать, остается впечатление, что в Париже, а отчасти и в провинции была некоторая группа людей, которая так или иначе, в той или иной мере, участвовала и в жерминальских, и в прериальских событиях, и в заговоре Бабёфа, и в гренельском деле; группа эта была, конечно, не очень велика, редела с каждым годом, но в ней передавались известные, если можно так выразиться, традиции и навыки инсуррекционных выступлений»{223}. Но что это за группа? Исследователь затруднился сформулировать точнее, ведь весенние восстания были стихийными, и в прериале имели место лишь неудачные попытки создать его штаб{224}.
По предположению ряда историков, участники весенних восстаний могли находиться под определенным влиянием идей Бабёфа: в частности, так считала Г. С. Черткова{225}, а В. М. Далин и вовсе называет его «вдохновителем этих событий»{226}. Аргументом в пользу такого суждения является сообщение участника прериальских событий Манье, именовавшего себя Брутом. Он признавался, что почерпнул свои идеи в брошюре одного патриота, которого, однако, не назвал. Историк К.Г Бергман пришел к выводу, что этим патриотом был Бабёф{227}. В дальнейшем Манье будет одним из тех, кого «равные» наметят на руководящие должности после своей победы. В то же время, полагала Черткова, разгром революционных journées не мог не отразиться на взглядах самого Гракха. Если раньше он поддерживал мирные методы борьбы, то теперь стал склоняться к признанию предпочтительности насильственных действий{228}. Далин же указывал на то, что план организации восстания созрел у Гракха раньше: он нашел свое отражение в последних доарестных номерах «Трибуна народа»{229}.
Как бы там ни было, и весенние восстания и предстоящее выступление бабувистов определенно можно считать порождениями одних и тех же обстоятельств: голода, вопиющего неравенства, разочарования в республиканском правительстве и еще сохранявшейся веры в то, что с помощью революции можно реализовать самые смелые мечты.
