Как-то в июне денек выдался солнечный, жаркий. Угнал я стадо километра за два от деревни. Утомились, разомлели мои свинки. Одни в ямы с водой и грязью залегли, другие — в тень под деревья. Лежат, широкими ушами, как лопухами, хлопают, от удовольствия хрюкают. Прилег и я под березкой.
Проснулся — нет ни одной свиньи. Ну, думаю, утянулись в лес, надоедные. Поднял свой длинный кнут, да и пошел по дорожке вдоль речки. Прошел так не мало, хотел уж обратно возвратиться. Вижу, в густой тени, под развесистой пихтой лежит что-то темно-бурое. «Уж не свинья ли отбилась от стада? Вот ее сейчас пугну, негодницу!» — подумал я по своей неопытности. Приспособился, размахнулся, да и щелканул кнутом у самой пихты. А оттуда, смотрю, медведь!
Увидел я мохнатого черта и со страха грохнулся вниз лицом на землю.
Как во сне помню: подбежал медведь и начал меня обнюхивать. А я лежу и не дышу. Пыхтел, пыхтел косолапый, а потом решил для чего-то меня запрятать, похоронить.
Принялся за работу, только треск в лесу слышно. Натаскал и наложил на меня целый воз коряг, пней и сучьев. Захоронил!
«Ну, — думаю, — пришел конец моей жизни. Вдруг не вытерплю, чихну либо кашляну? Косматый раскидает тогда кучу, загрызет насмерть!»
На мое счастье, двое мужиков проезжали с бревнами по дороге вдоль Бурны. Что-то там сломалось, и они, закричав, остановили лошадей как раз против меня. Медведь нехотя поднялся, заворчал, скрылся в лесу. Плохо помню, как я выбрался из-под лесного хлама, как подошел к мужикам…
Вот и все. Из больницы для нервнобольных вышел только через два месяца… с белой головой! — закончил рассказ Конкин.
Потрясенный услышанной историей, я молча смотрел на Федора Харитоновича. А он вдруг уставился лучистыми, грустными глазами на лодочный шест и задумался. Потом вздрогнул, провел ладонью по волосам, улыбнулся мне и… снял с рогульки закипевший чайник.
Еще до революции жил в нашем селе Афанасий Семенович Воронкин, по прозвищу Баламут. Был он маленького роста, щупленький, с большими усами. Соберутся, бывало, люди на сходку, начнут разные дела обсуждать, а Воронкин только и баламутит, только и кричит тоненьким голоском:
— Не согла-а-а-а-сен!
Однажды пришел Афоня в пасхальную ночь в церковь. Купил копеечную свечку, зажег ее, прислонился к стенке, да и задремал… Ровно в полночь поп вышел из алтаря, громко объявил:
— Христос воскрес!
Афоня очнулся. Показалось ему спросонья, что он на сходке, крикнул:
— Не согла-а-а-а-сен!
