Таваль ушёл, а я остался в трюме. Кругом валялись куски тел шонгов и пахло палёным мясом. Я сглотнул слюну. Горячка боя отступила, и на смену ей пришёл голод, но есть сразу я не стал. Пришлось соорудить укрытие из боксов, чтобы исключить возможность наблюдения. Я не знал, есть ли в трюме камеры, но риск был неоправдан. Пара часов ситуацию не изменят, а сколько мне придётся пробыть в изоляции, я не знал. Первым был съеден Нарк.
Постоянное нахождение в форме шонга имело свои преимущества. Потребление энергии при отсутствии нагрузок было гораздо меньше, чем в теле гиртама. Но были и серьёзные минусы. Челюсти были не приспособлены к еде, зубы были тупыми, а конечности слабыми. Для разделки Нарка на удобные части мне пришлось воспользоваться виброножом. Но это всё было терпимо. Основной недостаток я обнаружил только на второй день изоляции.
Оказалось, что в текущей форме я не могу усваивать память жертв. Об этом я узнал, когда проснулся. Сначала я списал всё на малую скорость усвоения пищи, но в течение всего следующего дня так и не получил доступ к воспоминаниям пирата. Это было очень печально. Я посмотрел на тело Руйда и понял, что мог бы узнать массу интересного из его памяти, но сменить форму так и не решился. Неизвестно, как отреагирует капитан корабля, если обнаружит в трюме гончую пустошей. Вернее его реакция будет вполне однозначной – он просто пожертвует талирием и выбросит меня в космос. Тем более что минерал можно потом собрать.
Выжить в космосе я, наверное, не смогу или смогу, но недолго, но проверять пределы своего тела таким образом я совершенно не хотел.
Капитан не появлялся, и я был предоставлен сам себе. Впервые я находился в полностью зависимом от другого существа положении и это состояние мне совершенно не нравилось. Не имея возможности повлиять на ситуацию, мне всё время приходилось быть в напряжении. Ожидание затягивалось, время шло, но ничего не менялось. Мерно гудели приборы, переборки слегка вибрировали от напряжения и иногда чуть моргали потолочные светильники. Защитное поле Таваль не убрал, и оно бросало голубоватые отсветы на тела шонгов и все предметы вокруг.
К концу второго дня я понял, что снова хочу есть. Запас пищи был большой, но я с удивлением понял, что шонги теперь казались мне гораздо менее интересными в этом плане, чем пару дней назад. Это было странно, и я стал искать причину. Трупы портились со временем, но это меня особо не волновало. Да что там – в период одиночества в пустошах я иногда радовался и останкам недельной давности, не то что в этот раз.
