– А отец – Чарли? – спросила я, и мама ответила: «Ну конечно». Но тон ее скорее означал «вероятно», или «возможно», или «я не знаю», или даже «нет».
Мы должны были держать ее беременность в абсолютном секрете. Нам не разрешалось говорить об этом, если вдруг кто-нибудь окажется рядом. Между собой мы использовали тайный шифр. Будущего младенца мы называли «осленок Колокольчик». Какая глупость (мне грустно писать об этом) – осленок Колокольчик.
Мы говорили: «Когда Колокольчик родится, я свяжу ему кофточку». А Крошка Джек при этом хмурился. Ему совсем не улыбалось появление осленка Колокольчика, ведь тогда бы его переименовали в Джимми или Джима.
– Мама, – как-то сказала сестра, – может быть, нам стоит уже сейчас начать называть Крошку Джека «Джимми», чтобы мы привыкли к этому имени до появления осленка Колокольчика?
Она сказала это, чтобы еще больше расстроить Крошку Джека. Ну разве не странно, что братья и сестры так себя ведут друг с другом? На самом деле сердце моей сестры разрывалось от того, что Крошке Джеку придется отдать свое имя Колокольчику, и все же она не могла не сыпать соль на его раны.
Но беременность была чудесная – если не брать в расчет проблемы Крошки Джека. Как я уже сказала, мы не видели маму такой счастливой, с тех пор как… в общем, никогда. И она призналась нам, что от заката до рассвета у нее в области таза порхают бабочки, а это по шкале радости на целую ступень круче, чем бабочки в животе, и доступно только женщинам.
Мне очень хотелось кому-то рассказать об этом, например Мелоди. Но делать этого не стоило, потому что какой бы милой Мелоди ни была, по-настоящему ее интересовала только собственная семья, и если бы я рассказала ей о тайной беременности, она бы непременно поведала мне какой-нибудь собственный тошнотворный секрет. Однажды я поделилась с ней тайной, имеющей касательство к маме, а Мелоди тут же сообщила, что ее мама теперь не носит под свободным халатом трусов и пьет яблочный уксус, дабы побороть повышенную влажность гениталий. Вспомнив все это, я решила не говорить ничего такого, что могло бы привести к рассказу о чьих-то гениталиях, в особенности гениталиях моей мамы, которые я всегда считала ее личным делом.
А потом, когда мама была беременна уже несколько месяцев, посреди ночи у нее начался выкидыш, при этом Чарли находился у себя дома. Крови и боли не было ни конца ни края, они длились и длились. Сестра вызвала «скорую», и маму унесли на носилках.
