— Кто знает, — Мама-Джейн гладит лоб Герберта, касается его века. Его лицо неподвижно. — Этот Герберт — уже достаточно старый. Пять лет… ты представь, какие массивы информации он обработал за эти пять лет. И насколько сложными могут быть его приобретённые ассоциативные связи. Ты же потому и боишься соваться руками в его разум, в код — потому что этот код он сам уже, очевидно, перебирал сотню раз, это уже его собственный разум, а не наше создание. Предположу, что разум Герберта может быть чертовски сложным, сложнее, чем мы ожидаем.
— И что он хочет сказать, по-твоему? — в голосе Алика — скепсис.
— Что чувствует себя, как живой мертвец, и что разорван в клочья, — Мама-Джейн нетерпеливо машет рукой. — Он же говорил при вас! Он попытался усмехнуться, когда Шелдон говорил, что его подвиг заслуживает медали! И сравнил себя со сломанной игрушкой! Для своего состояния он отлично понимает обстановку.
— Мне кажется, ты выдаёшь желаемое за действительное, — говорю я. — Это у тебя ассоциативные связи, это ты можешь сочинять и понимать метафоры, это у людей бывает парейдолия — или как это называется, когда человек видит знакомые образы там, где их нет?
Мама-Джейн сердится.
— Вы уже решили его списать, да? Рыться в его разуме, оставляя необратимые изменения? Но он вам не препарат, он — разумное существо, хоть и искусственное…
— Ты несправедлива, — перебивает Алик. — Думаешь, тебе одной его жаль, да? Мол, для тебя он — воспитанник, а для нас — сгоревшее компьютерное железо, так, что ли?
— А почему вы его не слушаете?
— Так, — говорю я. — Хватит. Не будем спорить. Будем работать. В том числе — работать с Гербертом. Пока остатки его мозга функционируют — будем пытаться вытащить хоть что-то. Для начала предлагаю заменить ему корпус, насколько это возможно — потому что у него, наверное, все сенсоры выбило, и это ещё больше его, бедолагу, дезориентирует. Создадим мозгу весь комфорт, какой сможем. Восстановим сенсорные функции, косметические, привычную для него форму. И сразу будет видно, насколько он повреждён.
Наверное, это здраво прозвучало, потому что никто из них спорить не стал.
Внезапно стал возражать, когда мы с ним связались, только Жан-Южанин.
— Новый корпус при неисправном разуме? — хмыкает он. — Хорошенькое дело. Он нам лабораторию не разнесёт, когда ты ему движки восстановишь, Робби?
— Герберт?!
— Ну… по-моему, он уже не Герберт, — печально говорит Жан. — Он уже просто сломанная машина. А сила мех-телохранителя без контроля разума и этического кодекса — это может быть опасно. Вы об этом не подумали?
