— Да что — корпус! — мужчина поднимает глаза, в них тоска и злость на судьбу. — Он был герой, настоящий друг нам и герой. Я знаю, что эти роботы осознают себя… им тоже, в своём роде, жить хочется… и это было самопожертвование. Как у человека. Человеку бы орден вручили посмертно… чем он хуже, наш Берти?
Уголок губ Герберта еле заметно вздрагивает.
— Герберт, — тут же окликаю я, — ты хотел что-то сказать?
— Беззвёздные, — говорит он. — Маленькая игрушка в гипсе.
Женщина прячет лицо в платок. Мужчина понимающе смотрит на меня:
— Я ваш должник, Пигмалион. Можете обращаться за чем угодно — сделаю всё, что от меня зависит. Хочу поставить вопрос в Сенате о правах ИскИнов… и, быть может, вы отдадите нашей семье… останки?
— Со всем согласен, кроме последнего пункта, — говорю я. — Герберт останется здесь. Его придётся демонтировать. Мы должны понять, как защищать наши машины и от таких случайностей тоже. Возможно, будь его конструкция удачнее, его разум был бы жив.
Женщина впервые подаёт голос:
— Дети очень горюют… что же им сказать? Они так любили играть с Берти…
Заставляю себя улыбнуться:
— Скажите, что Берти теперь лежит в больнице для роботов. И что, видимо, он будет долго болеть. Больше я ничем не могу вам помочь. Мне очень жаль.
Они понимают, что разговор закончен. Мужчина подаёт мне руку. Клодия провожает пару к выходу. Около Герберта остаёмся только мы, люди — я, Мама-Джейн и Алик-Хамло, который до крови прокусил губу: Герберты — его любимый проект, модель, доведённая с нуля. Его дети, можно сказать.
Алик гладит волосы Герберта — в пыли и копоти, раздвигает пряди, находит разъём на затылке.
— Мальчик, подключаю дополнительное питание. Чувствуешь? Тест.
— Носферату труп среди тощих клоков, — сипит Герберт.
Алик смотрит на меня:
— Надо подключаться к мозгу напрямую, проводить диагностику вручную… и мы его добьём. В смысле, его личность добьём… если от неё хоть что-то осталось.
— Не надо, — вдруг говорит Мама-Джейн.
Мы оборачиваемся к ней.
— Парни, вы вправду не слышите, не понимаете, что он пытается выйти на контакт? — говорит она, хмурясь. — Робби, и ты не понимаешь?
— По-моему, он выдаёт эклектически собранные фразы, — говорю я. — Без смысла и связи, грамматически рассогласованные. Остатки мозга улавливают приказ говорить — и он говорит то, что может.
— А мне кажется, что он общается метафорами, — Мама-Джейн сердится. — Вы просто не хотите понять.
— Они не умеют метафорами, — хмуро говорит Алик. — Джейн, дорогая, он же машина. Они очень прямолинейные. Однозначные. На прямой стимул выдают прямую реакцию.
