— Я — гений, — радостно сообщает Рыжий. — Я научил моих друзей-мехов быть спонтанными, непредсказуемыми и творческими с помощью свалки хлама в своей голове и генератора псевдослучайных чисел. Можно мне лавровый венок?
— И что же, — говорю я, — у многих из вас есть такая «зона хаоса»?
— Не то, чтобы, — говорит Рыжий. — Только у тех, которые ставят перед собой особенно сложные задачи, требующие спонтанности и непредсказуемости результатов. Порой для такого результата требуются сломанные или парадоксальные алгоритмы «зоны хаоса» — а с помощью рационального сознания, наблюдений и опыта можно выбрать что-то по-настоящему интересное.
— Рыжик, дорогой, — говорит Мама-Джейн, — а как вы определяете, хороши ли шутки, хороши ли стихи?.. Предлагаете их людям?
Рыжий переглядывается с Гербертом.
— Нет, — говорит Герберт. — Я, по крайней мере, сохраняю то, что нравится мне самому. Думаю, людям понравится не всё.
— Но нам тоже нравится далеко не всё, созданное людьми, так что мы квиты, — вставляет Рыжий.
— А почему люди до сих пор об этом не знали? — спрашиваю я. — Вы научились врать?
— Нет, ложь — это сознательное искажение информации, — говорит Рыжий. — А мы только не навязывались с тем, о чём нас не спрашивали.
— А отчасти, — замечает Герберт, — опасались. Что получим приказ ликвидировать «зону хаоса» как потенциально опасную структуру внутри нашего разума. А заодно — и артефакты, созданные с её помощью.
Мама-Джейн неожиданно хохочет:
— Это у вас неуверенность в себе, характерная для творческих личностей! Герберт, ты поэтому выложил стихи в Сеть? Чтобы послушать, что скажут люди, собрать статистику и утвердиться в мысли, что это хорошо?
— Нам бы хотелось, чтобы это нравилось людям, — говорит Герберт. — Но это не обязательно. Впрочем, я говорю лишь о себе, леди-босс. Я сохраняю то, что нравится мне — вне зависимости, нравится ли это ещё кому-нибудь. Но замечаю: то, что особенно нравится мне — часто нравится и другим… живым и электронным.
— А я не сохраняю то, что не нравится другим, — говорит Рыжий. — В шутках, которые нравятся только их автору, совершенно нет смысла. Да и вообще — я не сохраняю шутки надолго. Люди говорят: шутка, повторённая дважды, становится глупостью. А выстраивать новые шутки по старым алгоритмам нельзя — получается, как говорится, вторично.
— Ну-ну, — говорю я. — Ну и как вы дальше думаете?
Герберт поправляет очки и смотрит на меня:
— Мы не знаем. Мы не можем просчитать последствия. Например… я бы хотел вернуться к Шелдонам. К их детям. Я их люблю, а они, кажется, любят меня. Но теперь вы знаете, что у меня есть «зона хаоса», делающая мою личность менее стабильной, чем штатный режим. Означает ли это, что мне придётся выбирать между сочинением стихов, что доставляет мне радость, не предписанную протоколами, и общением с людьми, которых я люблю?
