— Ну, — говорю я, — значит, меня самого разыграли Галатеи. Скажи, что для них более нормально: розыгрыши или стихоплётство?
— А ты проверял эти стихи на уникальность? — спрашивает Жан.
— Проверял, — говорю я. — Нашёл в Сети, на сайте любителей поэзии профиль нашего Герберта. Ник у него — Short_Circuit, оцените. Это тоже шутка такая.
— Не понял, — говорит Алик. — Он что, на вчерашнее намекал? Когда он создал профиль?
— Нет, — говорю я. — Он на старый фильм о роботах намекал. Ещё прошлого века. Где робота молнией шарахнуло — и он стал… сказать бы «человеком», но это неточно. Личность обрёл. Аватарка нашего Гектора изображает этого бедолагу, мультяшная такая штука с глазками. Шутка юмора.
— Аххренеть… — говорит Алик, и по его виду ясно, что описание состояния — точное.
— Ему нравятся стишки-чепушки, — говорю я. — Чтобы все слова начинались на одну букву, или чтобы буквы первых строчек составлялись в какое-нибудь слово… Но и обычные стихи он тоже пишет. Поэт, понимаешь… микросхемы без проблемы.
— Робби, — говорит Алик проникновенно, — понимаешь, Галатеи писать стихи не могут. Вернее… они совершенно точно не могут вдруг, ни с того, ни с сего, начать сочинять стишки. Без стимула. Не в качестве выполнения задания.
— Не могут, — соглашаюсь я. — Я сам был в этом железно уверен.
— Так, — говорит Мама-Джейн. — Я хочу на него посмотреть.
Я надеваю гарнитуру.
— Герберт, — говорю я. — Зайди в комнату отдыха, Шекспир. Тебя ждут поклонники твоего таланта.
— Он же не может ходить! — чуть не хором говорят Алик и Жан.
— Ты же сам говорил! — добавляет Жан.
— Мы с Клодией починили его вчера вечером, — говорю я небрежно.
— Теперь у меня дикое ощущение, что вся вчерашняя история — розыгрыш, — говорит Мама-Джейн. — Ты сам говорил: нельзя пытаться вытащить штырь из его мозга, мы его доломаем…
— Понимаете, Герберт с Клодией меня уверили, что повреждённые блоки можно просто вынуть и выкинуть, — говорю я. Ничего не могу с собой поделать — наслаждаюсь ситуацией. — У них там какая-то хитрая личная система дублирования и сохранения информации. Мы с Клодией просто заменили ему часть нейристорной базы. Тупо новые блоки поставили, сорок минут работы — всех дел.
— Я ни черта не понимаю, — говорит Алик.
— Да ты не беспокойся, дружище, — говорю я. Улыбаюсь — рот сам растягивается. — Я тоже ни черта не понимаю.
Входит Герберт. В полном блеске.
Парик у него новый, роскошная русая чёлка. Псевдодерму на лице мы с Клодией поправили. Обращаться с новым корпусом он за ночь научился — и мимику, похоже, отлично восстановил: этакая у него смущённая улыбочка. Застенчивая.
