Сделав это, он пошел прочь, но г-н де Монтень перехватил его, и они долго беседовали; он отвел сказанного сьера [де Монтеня] к себе домой, в красивый и весьма удобный кабинет; его имя Йоханнес Тилианус Аугустанус. Сказанный сьер [де Монтень] спросил его о новом Исповедании, принятом лютеранами, которое подписали все поддержавшие его ученые доктора и князья, но тот оказался не на латыни[179]. Когда они выходили из церкви, музыканты, игравшие на скрипках и тамбуринах, сопровождая новобрачных, выходили с другой стороны. На вопрос, заданный пастору, позволяют ли они танцы, тот ответил: почему бы и нет? На это: почему на стеклах и в этом новом здании с органом они велели изобразить Иисуса Христа и сделали много других изображений? – Они не запрещают изображения, служащие для просвещения людей, лишь бы они им не поклонялись. На это: Почему же они убрали прежние изображения из церквей? – Это не они, а их добрые ученики цвинглианцы, подстрекаемые злым духом, прошли здесь раньше них, они-то и совершили это разорение, как и многие другие; тот же самый ответ давали и другие, того же вероисповедания, сказанному сьеру [де Монтеню], даже доктор из Исни, которого он спросил, ненавидит ли тот изображение крестного распятия, вдруг возопил: «Как могу я быть таким безбожником, чтобы ненавидеть этот столь священный и славный для христиан образ! Что за диавольское измышление!» И он же со всей откровенностью сказал за обедом, что предпочел бы лучше прослушать сто месс, чем участвовать в кальвинистском причастии.
В том месте нам подали белых зайцев. Город расположен на реке Иллер, мы отобедали там в сказанный четверг и через гористую бесплодную местность приехали на ночлег в
ПФРОНТЕН, четыре лье, маленькая католическая деревенька, которая принадлежит, как и все остальное в этом краю, эрцгерцогу Австрийскому.
Я забыл упомянуть о достопримечательности Линдау: на входе в город имеется большая стена, которая свидетельствует о большой древности, где я не заметил никаких надписей. Как я понимаю, ее название по-немецки значит старая стена, которое, как мне сказали, из-за этой древности и происходит[180].
В пятницу утром, хотя гостиница была весьма убогой, это не помешало нам найти достаточно съестного. Их обычай – никогда не согревать ни белье, чтобы лечь в постель, ни одежду, чтобы встать; и они оскорбляются, когда ради этого разжигают огонь на их кухне или пользуются тем, что там уже есть; из-за чего случилась одна из самых больших ссор, которые у нас были в этой гостинице. Там, среди гор и лесов, где десять тысяч футов пихты не стоят и полусотни солей, они не хотели нам позволить, в отличие от прочих мест, чтобы мы разжигали огонь.
