— Две пачки, я же сказал. Девушка, может, вы посоветуете, тут есть где-нибудь доступ к интернету?
Она смотрит на него странно, как если б услышала что-то совсем уж запредельное, заставляющее задуматься, нормальный человек перед ней или маньяк-убийца? Гоша сглатывает и сгребает презервативы с прилавка. Поодаль, возле весов, переминается с ноги на ногу Элька, ее глаза мечут молнии, пальцы угрожающе постукивают по стеклянной витрине. Пора уходить отсюда.
Он кивает на нее продавщице:
— У вас очередь, обслужите.
А сам выходит наружу. После спертого воздуха магазина в парке свежо и прозрачно, он прокашливается и глубоко вдыхает. Потеплело, сквозь серые облака незаметно просвечивает солнце. Пойти искупаться, что ли?
Из магазина выходит Элька с огромным полиэтиленовым пакетом, который, разумеется, сразу тычет Гоше в руки. Он заглядывает внутрь и присвистывает от обилия продуктов: такое ощущение, что она смела там всю витрину.
— Зачем ты это все накупила? И так ведь кормят от пуза.
Она вытаращивается на него глазами-лазерами, оптическими прицелами, дулами огнемета. Смотрит секунд пять — и, развернувшись, шагает вперед и вверх пружинистой поступью универсального солдата.
— Эля!
Он не трогается с места.
— Элька, вернись! Давай хоть в номер это занесем.
— Я здесь не останусь! — притормозив, она зыркает через плечо, мечет заряд пламени. — Больше ни секунды не останусь тут, понял?!
— Куда ты собралась, дура? — Гоша все-таки догоняет ее, перехватывает за плечо. — Там же ничего нет! Вообще ничего, до тебя не доходит?! Жить можно только здесь. Пока еще можно…
— Пусти! Отдай сюда.
Она вцепляется в пакет с продуктами, дергает за ручку, но Гоша держит крепко; они оба тянут пакет на себя — и полиэтилен рвется волнистым краем, лопается по шву, и летят в разные стороны стаканчики йогурта и вакуумные упаковки сыра, консервные банки и гроздья сосисок, пачки вермишели и нарезанный батон, шмякается об землю двухлитровая упаковка сока. Элька вскрикивает и бросается на Гошу с кулаками, расстегивая на ходу молнию своего жаркого пуховика, — и этот жест, и страсть в ее безумных лазерных глазах, и запах, запах…
Он срывает с нее одежду в кустах, как оно здорово, что тут везде кусты, непроходимые, колючие, ах ты черт, порвал, кажется, рукав; она выгибается, стаскивая джинсы, — а там, на дорожке, цокают и шуршат чьи-то шаги, и Гоша с Элькой замирают, прислушиваясь. Шаги приближаются, к ним примешивается непонятная птичья речь… японцы. Давайте, давайте, живенько, мимо, к себе, в корпус.
