— А вы знаете, я ничего не имел бы против, — внезапно говорит он, и волны подкладываются, словно аккомпанемент, под его сценический баритон. — Если б это и вправду было уже все. И навсегда.
— Смотрите!
Ермолин отвлекся, особенно, не слушал и как раз в тот момент увидел то, куда указывает вдоль набережной. Там вдоль кромки набережной движется в их сторону одинокая фигурка. Какая-то странная, неправильная, неправдоподобно маленькая в сопоставлении с огромным морем. Ребенок?
И совершенно один.
Переглянувшись, они идут навстречу. Непроизвольно и синхронно ускоряют шаги, и уже видно, что это девочка. Черненькая коротко стриженая девочка лет шести-семи, тоненькая и хрупкая, она здесь с отцом, припоминает Ермолин, из какого же они номера?… и где он, собственно, ее отец?
Она подходит к ним вплотную и говорит:
— Здравствуйте.
— Здравствуй, — Спасский присаживается на корточки. — Что ты здесь делаешь одна? Где твои роди… твой папа?
Девочка смотрит. У нее черные глазищи в пол-лица, а само личико круглое и прозрачно-бледное. Спокойное, безмятежное, как у только что проснувшейся маленькой принцессы.
— Там на пляже выбросило мертвую девушку, — сообщает она. — Пойдете посмотреть?
— Как — выбросило? — тупо переспрашивает Ермолин.
— Волнами.
Спасский порывисто встает:
— Что это ты такое говоришь?
Девочка повторяет раздельно и чуть скучливо, как более младшему ребенку:
— Там, на пляже, волнами выбросило мертвую девушку. Идете?
Они идут.
Она колышется у самого берега, лицом вниз, длинные белесые волосы путаются с бурыми водорослями, одежда вздувается пузырем, тело то ложится ничком на узкую полосу гальки, то съезжает обратно в море. Ермолин и Спасский переглядываются. Оба лихорадочно перебирают в уме всех молодых женщин из пансионата: подружки-студентки, но они обе, кажется, темненькие; девушки в средневековых платьях, хотя можно ведь и переодеться; потом еще молодая жена из тридцать девятого, как она вообще выглядит?… и японка, и беременная, и ухоженная блондинка, мать веснушчатых детей…
Черненькая девочка залезает на ржавый фрагмент парапета, сохранившийся на этом участке набережной, и пристально смотрит вниз:
— Она чужая. Не отсюда.
Обоих передергивает от настолько очевидного, зримого факта чтения их мыслей. И синхронно же приходит в голову, что ребенку, наверное, не стоило бы находиться здесь и смотреть.
Парапет покачивается и скрипит. Спасский придерживает девочку за плечи и наклоняется к ней:
