— Голову подними, придурок, — просопел недоангел.
И я послушно посмотрел вверх.
Потолка там не оказалось.
Впереди вот он, виднеется, уже потемневший, с торчащими из него грязно-желтыми плафонами ламп, тускло освещающих наш путь…
Но прямо над нами было...
Ничего.
Иначе этот чернильный водоворот и не назовешь. Словно кто-то вылил в ведро все пятьдесят оттенков черного цвета и пару раз крутанул кистью, перемешивая их в причудливые спирали. И присыпал все это сверху блестками звезд.
— Звезды?! — удивленно спросил я.
— Без понятия. Думаю, что это глаза. А мы тут с тобой как тараканы в Лабиринте — может, они на нас даже ставки делаю, выберемся, или нет.
— Кто? Глаза?
— Те, из кого они торчат, ух…
— Не такой уж я и тяжелый. Вот когда ты Физика понесешь…
— Я не тебя сейчас несу. А мешок раскаленных булавок. И продираюсь через густую спутанную траву. Прикосновение которой, уф, лишает меня сил. И дышу спертым серо-водородом. Который дерет горло и разъедает глаза… Вот так для меня выглядит эта, уф, прогулка. Это ты там верхом на ангеле катаешься… А я…
Мне стало стыдно и даже захотелось спуститься.
— Даже не думай! — рявкнул Корвин, — Не выживешь!
Врет? Или все же набивает себе цену?
Вот как можно убедиться, что все эти слова про мешок булавок, удушающую траву и прочие пакости — не вранье?
И в этот момент мой проводник обернулся.
Мертвенно бледные губы, одна из которых прокушена. Зубы, стиснутые почти до хруста. И крупные капли пота, стекающие по лицу и смешивающиеся с кровавыми дорожками, бегущими из уголков глаз. И из ушей, кстати, тоже.
— Прости, — вырвалось у меня.
Мне даже перехотелось спрашивать, что это за Эйфорий такой, купонами в который его соблазнил Шеф.
— Приготовь камень, — прохрипел Корвин, — Скоро появятся голоса, а за ними и Собиратель. Не обосрись только…
— Так я еще и не завтракал сегодня, — «успокоил» я его, — А что за голоса?
— Врет он тебе, — раздался вдруг незнакомый мужской голос откуда-то из-за стены, — Сейчас отнесет в свое логово, и сожрет там.
— Или кровь выпьет, — присоединился к нему второй, из-за противоположной стены, — Меня он уже третий месяц пьет. Потихонечку, по глоточку.
— Не слушай их!
— А ты заметил, какой здесь мягкий пружинящий пол? Это потому что он из человеческой кожи. Хранитель свой лабиринт уже много лет плетет, кусочек за кусочком, из костей, кожи и плоти. Из нашей плоти…
— Вот из тебя, например, хорошая дверь получится, — третий голос оказался женским.
