Стоян смотрел на острый профиль полячишки и думал, что если бы не кандалы на руках и ногах, если бы тот попался на узкой тропке лет так пять назад, то валялся бы с горлом порезанным от уха до уха. Подельник, карманник Комов, которого от вида крови мутило, подержал бы за руки полячишку, ничего бы не случилось с Ананием, отвернулся бы, коли мутить-то начало, потерпел бы, потерпел, чистюля. И что с ними, с политическими, такие заботы, обращаться на «вы», на работы не выводить, розги применят, так они жизни себя лишают, Стояна по морде били — и ничего, а эти какие нежные, убить они могут, а высечь их нельзя. Стоян еще раз дернул цепь, но Зимберг уже уходил вместе с ротмистром, полячишку отковали, Стояна толкнули в шею, он потащился к определенному ему корпусу, где ждала большая камера, там уж можно будет отдохнуть…
…Андрею поменяли халат, дали новые чоботы, отвели в лепившийся к крепостной стене старый корпус, в одиночку, в полуподвал. Сырость, темно, лампа под высоким потолком, вонь из параши. Сорокаминутная прогулка раз в два дня, халат меняют раз в месяц, тогда же баня. В прогулочном дворике Андрей ходил по кругу, останавливаться нельзя, солдат на стене передергивал затвор, надзиратель окрикивал: «Ходи-и!»
На одной из прогулок, по недосмотру надзирателя, Андрей оказался вместе с Лихтенштадтом. Того должны были вывести из дворика, но забыли, и Лихтенштадт, увидев Андрея, поправил очки и улыбнулся. Он сначала Андрея не узнал. Потом эти подозрения, будто Андрей присвоил деньги партии. Андрей решил не отвечать на оскорбление. Будет время, будет подлинный, справедливый партийный суд, все встанет на свои места, но от Лихтенштадта Андрей узнал, что Зимберг находился в отпуске, шалила печень, за границей пил воды и крепостью управлял заместитель, Талалаев.
У Зимберга от крика брыла дрожали, но продолговатая остзейская физиономия оставалась бледной. Талалаев наливался кровью, глаза заслонялись толстенными щеками. Заглянув через зарешеченное окошко в прогулочный дворик, Талалаев приказал открыть калитку, большой свой кулак поднес к носу надзирателя: куда смотришь? заелся? Надзиратель подскочил к Лихтенштадту, развернул того, толкнул в плечо, Лихтенштадт, гремя кандалами, упал. Другой надзиратель, прибежавший по знаку Талалаева, схватил Андрея за воротник халата, потащил к выходу. Андрей слышал, как возмущается Лихтенштадт, как Талалаев кричит: «Что?! Карцер! Темный карцер! Тридцать суток! Хлеб и воду через день!»
