На экране появился фрачник со скрипкой, стоящий на неоновом слове «Beethoven».
Заиграла скрипка, и я с удивлением узнала ту же… Ну нет, не ту же мелодию, она отличалась – но это была та же энергия, расфасованная в другие звуковые пакеты.
– Что это? – спросила я.
– Третья часть «Крейцеровой Сонаты» Бетховена. Чистейшая тарантелла. Ты раньше не слышала «Крейцерову сонату»?
– Слышала про нее, – ответила я. – Это повесть Толстого.
– Правильно, – улыбнулась Со. – Еще и повесть Толстого. Ты читала?
Я отрицательно покачала головой.
– Она о воздержании, – сказала Со. – О том, что женщина – это зло, открытые платья провоцируют мужчину и так далее. Обычная патриархальная истерика. Герой убивает жену, изменившую ему со скрипачом, с которым она играла «Крейцерову сонату». Оправдание домашнего насилия и все такое. Но обрати внимание, что к измене приводят не какие-то там прелюдии Шопена, а именно совместное исполнение древнего вакхического гимна. Можно сказать, участие в мистерии Диониса. Толстой мог бы назвать свою повесть «Вакханалия», смысл был бы тем же – или еще точнее. Вот это и есть «музыка как воспоминание души», только не о «небесной родине», как полагали Платон и Шопенгауэр, а о древнем земном опыте. Лев Толстой – гений. Даже когда он хотел сочинить реакционную политическую агитку, он говорил высокую и таинственную правду. Понимаешь, да?
Я спросила, откуда она знает так много про античную музыку, но она только загадочно улыбнулась. Я допускала, что она просто придумывает все это сама. Но вот я такое выдумать вряд ли сумела бы.
Однажды я задала ей сильно мучивший меня вопрос.
– Элагабал был жрец. Священнослужитель, причем самый высший. И очень серьезно к этому относился – считал свое жречество даже важнее императорских обязанностей. Но при этом он был настоящий распутник. Прелюбодей. Как такое может быть?
– Это удивляет нас, – ответила Со, – потому что мы наследуем уникальной скопческой религии, во всяком случае в культурном смысле. А в России на это вдобавок накладываются обязательные для ее населения воровские понятия. Но жизнь сама по себе и есть непрерывное прелюбодеяние в самом прямом значении слова. Это тот движок, на котором работает человеческий мозг. Даже чтобы пошевелить пальцем, человек должен возбудиться и поддаться искушению в ожидании награды. Ограничивать прелюбодеяние, чтобы потом выдавать на него разрешения – этот самый выгодный бизнес на свете…
– А можно пример такого бизнеса?
