– Ну прекрасно. Что собираешься дальше делать?
– Если возможно, мы бы отправились в Москву, куда и намеревались ранее.
– Хорошо. Только у меня будет одна просьба, никому не говорить обо мне и об этом месте. Не хочу, чтобы сюда пришли незваные гости.
– Ну ты же понимаешь, что когда-нибудь они сюда придут. Наверняка кто-то уже расследует то, что ты натворил на дороге.
– Это уже не твоя печаль. Просто не говори и все. Обещаешь?
– Обещаю.
– Вот и хорошо. Слушай, Вольдемар, а как там сейчас на Гороховой?
– Да все так же. Я ничего не менял с тех пор, как туда въехал.
– Давно ты там живешь?
– Да с 1945го года. Уже 15 лет, считай.
– А я что-то так и не побывал в Питере
– В Гитлерграде, в смысле.
– Ну, не знаю, как у вас, у немцев, для меня он все-таки больше Питер. Я же из бывших. Отец у Деникина служил. Потом уехал. А я вот остался. По лагерям помотался. Потом война. Всем политическим предложили искупить кровью. Вот я и искупил. Дослужился до подполковника
– А потом?
– потом на гражданку. Поработал на заводе. Да тошно стало от того, что мы пол-России вам подарили. Могли же ничего не отдавать, а выгнать вас всех к чертовой матери.
– ладно, не кипятись. Главное, что война закончилась.
– ну нет. Это может для вас главное, что не добили вас, гнид. А для нас это знаешь, есть такое английское слово «фрустрейшн».
– да, разочарование.
– даже глубже. Глубокое разочарование. И вот не давало оно мне жить нормально на этой земле. Ушел я с завода, собрал своих ребят из 608й, еще несколько мужиков достойных к нам прибилось, и создали мы свою вольницу. Контролируем дорогу, по которой немецкие грузовички ездят, да фирмачи. Щиплем их помаленьку, доставляя неприятности, немного разоряем германскую казну. Ну так она не обеднеет, а нам приятно.
– с нами вы как-то не милосердствовали. Почти всех положили.
– да. Неудобно вышло. Прости. Ну, главное, ты жив, подруга твоя жива, и судьба нас свела. Не держи зла не меня. Nothing personal just business.
– Ладно, Евгений, пойду проведаю свою Гретхен.
Вольдемар шел по коридору, как вдруг из кабинета Пилюлькина (он доктора по-другому уже и не называл) вышла стройная молодая женщина. Ему показалось, что где-то он совсем недавно ее видел.
– Вольдемар? Это ты? – спросила она
– Да… – неуверенно начал Вольдемар, – Барбара! Точно! Вы же знакомая Клауса Хасса, он знакомил нас в Сенате, в Гитлерграде. Неделю назад. Помните?
– Ну конечно помню! Я Вас сразу узнала.
– Мне казалось, я Вас видел в свите Посольства.
