Он доверил мне самый страшный секрет. Он верит мне.
И пусть без него мои дни слились в череду переполненных одиночеством и звенящей тишиной секунд, я все равно найду способ помочь ему.
* * *
Последний день каникул начинается с маникюра – выдуваю в светлый лак пасту из разобранной шариковой ручки и, взболтав флакончик, крашу коротко обстриженные ногти черным.
На оттопыренный палец капает слеза, я шмыгаю носом.
В груди болит, ноет и печет.
Егор был со мной очень жесток, но им движет желание не создавать проблем. Скорее всего, он прав: стоит нам пройтись рядом по Микрорайону или заговорить в школе, и я тоже стану неприкасаемой, ничтожеством, нулем. Никто не вспомнит моих прежних заслуг. Но я больше не боюсь чужого мнения – у меня не осталось авторитетов.
Мы продержимся до выпуска и вместе уедем отсюда. Навсегда.
Даже если нашей правды не хватит для того, чтобы оправдать Лебедева-старшего в глазах окружающих, мы сломаем стереотипы – люди должны понять, что его сын имеет право нормально жить, что он не «Урод».
Нахожу под подушкой телефон и в тысячный раз набираю заученный наизусть номер.
– Егор, надо поговорить. Пожалуйста! – оставляю сообщение, хотя не надеюсь на ответ. – Я не верю тебе, понял? Я люблю тебя. Давай, попробуй это изменить!
* * *
– Сонюшка, готова? – глухой голос бабушки и деликатный стук в дверь вырывают меня из паутины мыслей.
– Ну конечно же!.. – вскрикиваю и продолжаю уже про себя: – «Нет…»
Нехотя поднимаюсь с кровати – я совсем забыла о дне рождения тети Оли, хотя бабушка заикалась об этом еще вчера, а Саша частыми звонками докрасна раскалил телефон.
Терпеть не могу подобные мероприятия: взрослые будут есть и пить, нахваливать угощение и хозяев, хвастаться и не слушать друг друга, а мне придется умирать от скуки и головной боли.
Снова влезаю в Сонины джинсы и олимпийку, склоняюсь к зеркалу, густо подвожу глаза черным карандашом и плетусь в коридор.
Принарядившаяся по случаю торжества бабушка поправляет драпировку на платье, отвлекается на меня, бледнеет, но не говорит ни слова.
Молча застегиваю куртку, набрасываю на спутанные темные волосы капюшон, обматываюсь шарфом: на улице мороз и солнце.
По обледеневшим тротуарам мы добираемся до соседнего двора – брата-близнеца нашего, и плохие предчувствия вырываются из легких тяжким вздохом.
– Как думаешь, понравится Оленьке наш подарок? – переживает бабушка, нажимая на кнопки домофона.
– Конечно, понравится… – бурчу, удобнее перехватывая коробку с каким-то жутким сервизом с лебедями и розами, и вваливаюсь вслед за бабушкой в подъезд.
