Под каблуками осенних ботинок шуршит сухая листва, с Частного сектора тянет дымом сжигаемой ботвы, черные рваные тучи сгущаются над кривыми телевизионными антеннами на крышах – осень набирает обороты, и в пронизывающем ветре чувствуется мертвое дыхание зимы.
Прокрадываюсь в родной подъезд, через две ступени взбираюсь на свой этаж и, не разуваясь, крадусь в комнату, где разоряю шкатулку с деньгами.
Каждый месяц мама присылает бабушке некоторые суммы на мое содержание, из них на карманные расходы мне перепадает ровно десятая часть.
Бабушка говорит, что эти деньги можно тратить на средства гигиены, книжки и «скромные, но качественные вещи».
«Извини, ба, но сегодня я потрачу часть отложенных денег на то, что считаю нужным».
Уже в прихожей достаю из кармана телефон и набираю бабушке:
– Ба, я дома. Сейчас приму ванну, потом собираюсь поспать. Так что не беспокойся, ладно?
– Хорошо, Соня! – к моему облегчению, соглашается она.
Я снова вру ей, но не чувствую стыда и угрызений совести.
* * *
Легким прогулочным шагом иду вдоль забора, степенно киваю соседским близняшкам-восьмиклассницам, но, миновав их, сворачиваю в чужой двор и бегу к пустырю.
Сердце колотится, ноги дрожат, в душе бушует странная запретная радость.
Сухой бурьян с треском ломается под моим напором, пропускает вперед, и я вижу знакомые темные силуэты: Урод и Воробей все в тех же расслабленных двусмысленных позах отдыхают на бочках.
Егор быстро поднимается и направляется навстречу, полы его черного пальто развеваются словно крылья.
Остановившись в полуметре, он сканирует меня взглядом: в какой-то миг в глубине темных глаз мелькают ожидание, болезненное сомнение и настороженность, и тут же скрываются за светонепроницаемой шторкой.
– Если кому-нибудь нас сдашь, я сдам тебя. – Треснутый экран с позорным видео проплывает перед моим носом. – Если будешь лезть ко мне с расспросами, то, не обессудь, пойдешь на три буквы. Если надумала каким-то другим способом меня подставить, обещаю, что ты пожалеешь. Договорились?
– Я здесь не для этого, – отвечаю уверенно и ровно, хотя обида обжигает все внутри.
Воробей, несмотря на внушительные габариты, совершенно бесшумно вырастает рядом.
– Кофе, спиртное, обезболивающие? – гудит он, наклонившись ко мне, и я пячусь назад.
– Ну? – нервничает Егор. – Кофе, бухло, обезболивающие давно употребляла?
– Кофе – давно, остальное – никогда… – Я робко рассматриваю ржавую булавку в воспаленной мочке великана и жуткий шрам над бровью.
