Раздобревший отец держал не кружку — высокий стеклянный бокал, где в золотистой чайной толще вихрились чаинки.
— Так будешь пить?
Бурдюков взял бокал. Пить, на самом деле, хотелось. Чай пах чаем, сколько к носу не подноси. Ладони было горячо. Откуда ему казалось, что Магда не вскипятила? Бурдюков опасливо вытянул губы трубочкой. Нет, оно, конечно, вроде бы чай, но виделось ведь и другое, жуткое, с жучками…
Вокруг уже собирались, надевали комбинезоны и робы, проверяли карманы. Отец затянул «молнию» под воротом темной куртки и теперь, морщась, наблюдал за сыном.
— Ты идиот что ли?
— Нет.
Бурдюков, пересиливая себя, отхлебнул.
— Ну и? — спросил отец.
Бурдюков проглотил выпитое.
— Чай.
— А ты чего думал, коньяк?
— Нет, просто…
— Пошли уже.
Бурдюков допил.
Магда принесла ему штаны и робу с капюшоном. Бурдюков напялил все это прямо на пижаму, гадая, какую ипостась принимает его одежда там, в искаженной реальности. Не заворачивается ли он сейчас в полиэтиленовый пакет?
Виктор, Семен и сосед Павел топтались в коридоре у двери, чтобы выйти всем вместе.
— Давай, — отец подтолкнул его к дверному проему.
— Постой, — Бурдюков обернулся. — Магда.
— Да, Серенький.
Магда, воздушная Магда, с улыбкой прижалась к нему. Где там психическое нездоровье? Нет его.
— Возвращайся.
— А ужин будет? — спросил Бурдюков.
Магда ущипнула его за шею.
— Увидишь.
Пожилая пара родственников смотрела на них с умилением. Худая жена Виктора убирала со стола.
— Ну, все, — сказал Бурдюков.
Впятером они вывалились на лестничную площадку и гулкими пролетами затопали вниз. Пролеты были светлы, холодное утреннее солнце заглядывало в узкие окна. Четыре этажа, сзади и впереди — топот ног и голоса таких же, как и они, торопящихся на смену работяг.
А чем я занимаюсь? — подумал вдруг Бурдюков и не смог вспомнить.
— Какая у нас работа? — спросил он.
Виктор и Семен рассмеялись.
— Нормальная.
Широкая подъездная дверь выпустила Бурдюкова в мир. Он заоглядывался, но отец, как маленького, взял его под локоть, и они побрели по широкому проспекту в сторону гигантского здания, украшенного навигационными огнями.
Дома свечками стояли тут и там, семи-, восьми-, девятиэтажные. Желтели электричеством окна. Трепетали растянутые полотнища, правда, прочитать ни один призыв Бурдюков не смог — складки съедали буквы, ухватить смысл не давало торопливое движение.
Из подъездов на проспект выливались все новые ручейки людей, и скоро Бурдюков обнаружил, что идет в тесной толпе. Синие комбинезоны, серые робы. Слава богу, со зрением все было в порядке.
