Он приблизился к могиле, у которой она стояла. Надпись гласила: «Пэр Арджей Марблек». Отец Линеллы. Он слышал, что хороший был человек. Справедливый, достойный гражданин, к тому же изобретатель, а значит, отчасти авантюрист. В этом дочь пошла в него.
Мысль о родителях отозвалась болью за грудиной. Привычная ноющая тоска.
Ему пять лет, они с мамой бегут по полю, трава колышется, он раздвигает ее руками, как воду. Сзади догоняет отец. Хватает его на руки, кружит. Все трое смеются. И смех летит над травой, распугивая пташек.
Ему семь. Он в ветхой лачуге сидит у камина – единственного источника тепла и света. Где-то там цивилизация, а здесь край земли. Ничего и никого. Но и здесь нашли. Мама испуганно прижимает к груди его младшую сестренку. Ей только три. Она еще ничего не понимает. Зато он понимает все. Слышит, как мать шепчет самое страшное слово в его жизни – магполиция. Читает в глазах отца приговор – снова бежать. Куда? Без разницы. Главное, подальше и побыстрее.
Он тряхнул головой. Некоторые мысли следует гнать прочь, уничтожать в зародыше, пока не дали ростков и не отравили душу.
Он едва не потерял Линеллу из-за непредвиденной задержки. Догнал ее около кредитной конторы, которую она посетила. Видимо, взять деньги под залог для выплаты рабочим. Но, судя по недовольному виду, ей отказали. Что немудрено, никто не даст деньги девятнадцатилетней девушке. Но ситуация с заводом и правда скверная. Он наводил справки. Одной Линелле не справиться.
Дальше она зашла к модистке за платьем. Это надолго. Но он не пошел в Пристанище. Ждал ее на улице, словно она, как пса, привязала его поводком к столбу.
Вернулись в дом вместе. Линелла шла впереди, он за ней тенью. Она не заподозрила слежки. Доверчивая. Даже стыдно стало, но стыд не помешал посетить тайную комнату с зеркалом-окном.
Линелла раздевалась без стеснения, но в то же время с грацией, будто знала, что за ней наблюдают. Или ему хотелось так думать? Ведь подглядывать низко. Еще хуже, следя за тем, как девушка готовится ко сну, фантазировать о ней. Представлять, как касаешься бархатной кожи сперва рукой, после губами и языком. Слизываешь капельки влаги, оставляя мокрые дорожки на коже.
Возбуждение прокатилось по телу, рождая нетерпеливую дрожь. Невозможность получить удовлетворение сводила с ума. Как подросток, честное слово. Аж смешно. И все равно не оторваться.
Каждый вечер он приходил сюда как по расписанию и частенько засиживался допоздна, глядя на спящую девушку. В эти моменты он чувствовал себя безмолвным стражем, охраняющим сон прекрасной принцессы. Когда он превратился в романтика?
