— Когда умирает Каа, — старательно объяснял Фои, — его жены приводятся к могиле, вокруг которой, под крики, вопли и хлопанье рук, они пускаются в неистовую пляску. Они кружатся без устали в продолжении долгих часов. Наконец, наступает минута, когда несчастные, уже ранее парализованные ужасом, одна за другой в изнеможении валятся с ног. По мере того, как они падают, их хватают, запрокидывают им голову и закалывают. Их трепещущие тела складывают в кучу около трупа Каа, затем сверху наваливают протухшие съестные припасы, ломаное оружие и предварительно разбитую домашнюю утварь.
— Зачем же ее разбивают, Фои?
Он мне отвечает с простодушной логикой:
— Если Каа умер, на что ему свежая пища, новое оружие и целая посуда?
Подобное рассуждение указывает на просыпающееся сознание. И Фои часто подтверждает это на деле. Вот, например, осколком кремня он старается награвировать что-то на куске дерева. Линии, начертанные его неопытной рукой, глубоки. Гравер хотел изобразить силуэт дикого барана, часто встречающегося на этих высотах, и точно воспроизвел его существенные черты: схватил даже обычную позу этого жвачного животного, когда оно отдыхает, прислонясь спиной к стволу дерева. Недолго думая, Фои решительным ударом кремня начинает кромсать дерево, стараясь придать ему вид толстой дубины. Каждый удар портит рисунок, выполнявшийся с таким терпением. Рога животного, конец хвоста, профиль его морды, так естественно наклонившейся к земле, — все эти подробности, в которых таилась жизнь, понемногу исчезают. Фои не сумел соразмерить свои удары и душа рисунка пропала.
Фои остался ребенком; у него впечатлительный и непосредственный характер. Его волнуют безотчетные желания и осаждают неясные страхи. Он, например, опасается сообщать свое имя, полагая, что другой, узнав его имя, может этим самым получить таинственную власть над ним. Боюсь, что Фои первым додумается до всяких смутных страхов о загробной жизни. Близок момент, когда он высечет из камня первого идола.
Но пока заботы подобного рода не тревожат Агуглу. Они не думают о будущей жизни, не думают даже о завтрашнем дне. Никакой предусмотрительности! Они живут изо дня в день и охотятся только тогда, когда их к этому принуждает голод. А сезон бездождия кончается и ливни скоро повлекут за собою оскудение запасов.
Самцы уже беспокоятся и волнуются. Крупная дичь, предупрежденная своим инстинктом, покинула высокие плоскогорья, которые, благодаря разлившимся потокам, скоро сделаются непроходимыми. Охотники приносят только очень незначительную добычу. Вчера к ночи Мур и Нау вернулись с охоты, измученные бесполезным хождением, с блестящими от досады и гнева глазами.
