Когда их мать показалась в отверстии пещеры, оба с красивым движением нежности бросились к ней в объятия. Она тихонько отстранила их и поставила на пол сосуд из древесной коры, сквозь которую местами просачивалась светлая, чистая вода.
Уцепившись за шерсть матери, малютки старались дотянуться до ее губ. Она, смеясь, нагнулась и старшему удалось взобраться к ней на плечи; другой в припадке ревности начал испускать пронзительные крики. Чтоб его успокоить, она присела на землю и дала ему грудь. Он сразу же замолчал и группа неподвижно замерла. Время от времени тонкие пальцы ребенка сжимали грудь, выдавливая молоко, а мать, в виде возмездия, любовно давала несколько шлепков маленькому лакомке.
Между тем, наступал вечер и, так как грот выходил на запад, косые лучи, проникнув сюда золотой пылью, озарили появившегося в них самца. Солнце освещало его сзади и играло бесчисленными переливами по его телу; конец каждого волоска его рыжей шерсти горел искрой. Агония солнца прекращалась; сумерки заволокли помещение; передо мной находилась только мать, кормящая грудью своего ребенка, который сосал, втягивая щеки, и мужчина, склонившийся к ней для объятия.
Мужчина? Уместно ли здесь это слово? Волосатая кожа, подвижные уши, как у животных, — все эти характерные признаки не давали права появившемуся существу называться человеком.
Тем не менее, по некоторым признакам я узнал себе подобного. Только человек может иметь такие разумные глаза, такой характерный подбородок, выражающий волю, и лоб, в котором уже жила мысль. И каким нежным, красивым движением прижал он к щеке лицо своей подруги, которая, закрыв глаза, отдавалась его ласкам.
Отогнав всякий страх, я хотел уже заявить о своем существовании, как вдруг в пещеру вошли два новых существа. При звуке их шагов, группа разъединилась; женщина, забившись в угол, приняла покорный и униженный вид.
Я тотчас же узнал одного из вошедших самцов. Ошибиться было невозможно: мускулистые руки, оканчивающиеся квадратной кистью со страшно развитым большим пальцем, подвижная нижняя губа, бурая шерсть, запачканная пылью и грязью и образующая вокруг щек короткую взъерошенную гриву, наконец уши, из которых одно было наполовину лишено шерсти и объедено раком, указывали мне на то, что передо мной стоял мой похититель. Он обладал быстрым живым взглядом и шел твердым шагом, с высоко поднятой головой. Вся осанка, полная своеобразного и дикого достоинства, обличала в нем хозяина и главу.
