На запястьях и лодыжках Сиек-тян оказались светящиеся браслеты. Я плыл на их мерцание, не боясь заблудиться. Мы обогнули академию, пошли на глубину…
— Ай, ***! — выкрикнул я, со всего маху долбанувшись обо что-то твердое и деревянное.
— Да, ты все-таки безумно невоспитан, — сказали стоящие рядом браслеты.
— Моим невоспитанием занимались лучшие безумцы, — отозвался я и встал ногами на деревянное нечто.
Сиек-тян вздохнула и, взмахнув рукой, что-то сказала. Из тьмы проявилась ее печать, светящаяся голубым светом, и вдруг сделалось совершенно светло. Я огляделся. Мы стояли на носу корабля, который сиял.
Светилась каждая доска, каждый брус. Светились мачты без парусов.
— Как ты это делаешь? — воскликнул я, отправляя ввысь струйку пузырьков.
— Это не я, — сказала Сиек-тян. — Я просто активировала печати.
— Огня?!
— Дурной, что ли? Наши, водные.
— А почему светятся?
— Потому что. Тебе об этом поговорить хочется?
— Ага, — сказал я, хотя чувствовал, что правильный ответ будет «нет».
Сиек-тян закатила глаза (теперь я прекрасно ее видел, во всей красе плавательного костюма), но снизошла до пояснений:
— Есть глубоководные светящиеся животные и рыбы. Это свойство выманивается на печать Воды. Печать ставится на любой предмет. — Она потрясла у меня перед носом рукой с браслетом, на котором я разглядел рунический рисунок. — Все корабли так оборудованы, это не только для навигации, но и чтоб не сталкиваться с другими. Ясно?
— В общих чертах, — кивнул я. — Очень круто.
Сиек-тян кивнула и отвернулась. Посмотрела куда-то в сторону жилой части корабля. Не знаю уж, как она там правильно называется. Корабельное дело вообще прошло мимо меня.
— Подруга рассказала мне о Таллене.
Я медленно вдохнул. Сиек-тян ступила на больную мозоль. Я уже немного в себе разобрался и смекнул, что за себя самого я палец о палец не ударю, но вот если кто-то из близких попадает под удар…
— Подруга? — переспросил я. — Одна из тех, что донесли служителям?
— Они донесли отцу, а к Наллану тот пошел сам. Но по сути ты прав. Тебя вынудили согласиться.
— Твой отец — та еще скотина, — заметил я.
— Пожалуйста, не надо! — Сиек-тян топнула ногой. В воде движение это получилось гротескно медленным. Нога еще опускалась на палубу, когда Сиек-тян продолжила: — Папа очень хороший, но сейчас он с ума сходит из-за вырождения. Я прошу у тебя прощения за него.
— Нет уж. Прощений за других я больше не принимаю.
Вспомним хотя бы Зована. Авелла тоже извинялась за своего братца. И что получилось?
