Даже руку завожу назад, все еще до конца не вынырнув из пелены сна, — чтобы коснуться его плеча, щеки, чтобы притянул меня к себе сильнее, — так иногда тоже бывало, Кирилл, еще не проснувшись до конца, начинал слишком яростно меня ласкать, а после моей просьбы перекатывался на край постели. Слишком возбужден он был, именно под утро, особенно под утро. Отшатывался, чтобы сдержаться и остыть.
Медленно раскрываю до невозможности тяжелые веки, — как будто бы к ним груз какой-то прицепили, — и не понимаю. Стены вокруг, темнота, тикают на стенке напротив часы, подсвечивается циферблат и стрелки.
Откуда часы на стене? Почему темно? Мы никогда не закрываем шторы, чтобы проснуться вместе с солнцем, — оно всегда светит в глаза, и спать дольше уже невозможно. Это лучше, чем будильник. Есть в этом какая-то магия. — чтобы тебя будило именно солнце. Мама всегда говорила, что так оно будто само благословляет новый твой день. Когда была маленькая, я даже умывалась солнцем, — зачерпывала его свет в ладоши и проводила по лицу. Смеялась новому дню, в котором мы с солнцем заодно, — а, значит, обязательно случится что-то счастливое!
Но солнца — нет.
Приподымаюсь на локте, чувствуя тело таким разбитым, как будто по нему проехал трактор. Каждая косточка ломит, а между ног саднит просто невыносимо!
Стены. Стены и даже нет маленького зазора, пусть хотя бы и под самым потолком.
И понимание, вспоминание, — накрывают меня шквалом.
Его сверкающие в темноте черные глаза. Я на коленях и его огромная головка, которой он водит по моим губам, — а меня трясет и я не могу сказать ни слова. Руки его на моей шее, сдавливающие горло. И…
Резкая боль проходит волной по всему телу, заставляя меня скорчится от боли.
Перевожу взгляд туда, между ног, где все как будто жгли всю ночь раскаленным железом.
Остались сделы крови, — не до конца я вымыла все вчера.
Бессильно зарывшись руками в перепутанные волосы, понимаю, — кончилось мое солнце. Его больше не будет. Никогда.
Будет только вот этот кошмар, — мрачный, среди стен, в которых я заперта. Боль — и голос этот его, запрещающий произнести хоть слово. Не будет больше мне улыбаться новый день. И счастливого уже со мной ничегно не произойдет.
Слез нет, — тело просто сотрясает мелкой дрожью, но, кажется, я просто разучилась за прошедшую ночь плакать. Как и вряд ли уже когда-нибудь сумею улыбнуться.
Хотя, — мелькает в голове спасительная, отчаянная мысль. Ему же вчера, кажется, не понравилось… Он явно был раздражен и недоволен, — ну, конечно, не привык к такому, его же наверняка ублажают обычно профессионалки! А я… Я ничего не умею, ничего не могу. Может, он просто вышвырнет меня из этого дома, из этого кошмара? Может, я даже сумею упросить его, чтобы не отдал обратно Манизу? Не знаю, выпрошу хотя бы пару часов на то, чтобы вернуться домой, побыть с братом… И за это время мы сумеем что-нибудь придумать и сбежать с этого ужасного острова?
