Но, — блядь, — она же не совсем безмозглая идиотка! Знала же прекрасно, что с ней будет, если попытается уйти! Маниз никогда своего из рук не выпускает, — и должна была понимать, что из моего дома ей только одна дорога — обратно, сюда, в «Звезду».
На что надеялась?
Что ублажит Маниза и он ее простит?
Вместо того, чтобы наказать, под клиентов подкладывать будет?
Ноздри с яростью раздуваются, — значит, вот так. Сучка предпочла надежду на то, что Маниз смилостивится и трахать ее будут его клиенты и за бабло вместо того, чтоб один я. Денег, блядь, не получила… Ради них готова под всех лечь… Что ж. Ладно.
Только вот, блядь, — не пойму. Себя не пойму, — что ж внутри меня сейчас такой огонь бушует? И сердце рвано пропускает удары — один за другим! Из-за чего? Из-за безымянной суки?
Сам не понимаю, за каким хером все же делаю шаг вперед.
Что там теперь, в твоих глазах, блядская Фиалка, а?
Ужас?
От того, что поняла, — до высокого уровня манизовской шлюхи тебе уже не дорасти? Не купаться в роскоши, заработанной телом? На лоскутки тебя охранники Маниза порвут, во все щели затрахают без всякой передышки. И вышвырнут на хрен на помойку куском мяса, от которого ни хрена уже и не останется.
Рывком на себя дергаю за подбородок, заставляя в глаза мне посмотреть.
Поворачиваю голову в сторону, проводя пальцами по синяку, набухающему на скуле.
— Это сама она где-то, — будто издалека слышу за спиной голос Маниза. — Мои ее не трогали. До твоего решения никто к ней не прикасался и не прикоснется. Пока не отказался — она твоя.
Моя, значит, да? — насмешливо вскидываю бровь.
Нет, — нежная малышка, ни хера моей быть не захотела. Слишком ей, блядь, скучно, — мне одному принадлежать. Ей, похоже, нужно, — чтобы затейливо, много членов и по-разному, — ну так она своего добилась.
Какого хера я вообще на это свое время трачу? Как совершенно правильно сказал Маниз, — оно драгоценно. И эта шваль его точно не стоит.
Одергиваю руку, закладывая обе за спину, — даже прикасаться к ней не стоит.
В последний раз бросаю беглый взгляд, — затравленная, жалкая, грязная, — да никакая просто, на хрен.
— Мне неинтересно, Маниз, — коротко роняю, удивляясь скрипучести собственного голоса, — как будто ржавое железо звучит.
— Как скажешь, дорогой, — кивает Маниз, открывая передо мной дверь. — Твоя воля. Другую сейчас посмотришь?
— Пожалуй, нет, — бросаю на ходу. — Дела. Да и не настроен как-то.
— Я должен заменить подарок. У меня любые есть — чего только душа желает.
