Но стационарники давно ушли, и Мира тоже не исключение, — в коридорах пусто, хоть и пришел все равно раньше, чем нужно, надеясь ее еще застать.
Сердце жадно стучит о ребра, предвкушая вечернюю встречу.
Считаю минуты, — они, как и весь день, ползут невероятно медленно, но сейчас, кажется, замедлились тысячекратно.
И замираю, подойдя к аудитории.
Меня просто скрючивает, — так, что перестаю видеть, — все вокруг становится одним сплошным туманом, и хочется схватиться за стену, чтобы не упасть.
Потому что в урне брошены те самые лилии, которые я передал ей. Для нее. Не только букет, — с самого верху лежит скомканная и надорванная записка.
И мне даже выталкивать ее не нужно, чтобы понять, — та самая. Слово «люблю», выведенное моим почерком, как раз видно издалека.
Блядь!
Все мог представить, — но не такое!
Она ведь не цветы, она сейчас меня вместе со всей этой моей любовью, что ни жить, ни дышать мне не дает, в мусорку выбросила!
Блядь, Мира, — похоже, я совсем тебя не знаю!
Потому что — каким бы ужасным, самым мерзким не был бы человек, — с ним так нельзя! Вот так, вот этими нежными пальчиками, которые я зацеловывал до сумасшествия, которые сжимал каждый раз, когда мы выходили из номера, никак не желая отпускать, — и которые отвечали мягким пожатием мне в ответ, — ты так просто взяла и вышвырнула мои чувства на помойку? Блядь, — это даже для меня, бессердечного блядуна и бабника — запредельно! Все мог представить, — да, блядь, все, что угодно, — но только не это!
— Антон, — мне на плечи с двух сторон ложатся крепкие руки, — и это, блядь, очень своевременно, потому что ни хрена перед глазами не вижу! Все с туман белый, бесконечно плотный превратилось, — так, что моргаю часто, — а пелена все равно никуда не исчезает, только наоборот, кажется, еще сильнее становится. И, блядь, чувствую, как ноги просто держать перестают! Кажется, так бы и рухнул сейчас на хрен на пол, если бы ни Эд с Андрюхой, обступившие с двух сторон.
По тому, как их руки напрягаются, уже знаю, — все они поняли, догадались, почему я впал в ступор, таращась на торчащий из урны букет.
А по тяжелому шумному дыханию догадываюсь, что даже у лучших друзей, всегда таких находчивых, сейчас просто нет ни единого слова. Да, блядь, — очень тяжело его найти при таком-то раскладе! А у самого…
Не то, что слова нет, — судорога одна сплошная и сквозная рана в области сердца.
И ладно бы, блядь, настоящая, огнестрел вон, как у Эда когда-то — хрен бы с ним, — вырубиться сейчас и больше никогда не приходить в себя! Так нет, — она болит, кровоточит, так, что выть хочется и уши закладывает, — и ни хера это не пройдет, — не в ближайшее время, — так уж точно!
