Отшельник NN всю свою жизнь искал просветления. И обретя его в старческие годы, стал ходить нагишом. Чувствовал себя при этом просто превосходно. Когда же его попросили, наконец – гм!.. гм!.. – одеться, NN удивился и спросил:
– Как, разве я не одет в тёплую и непромокаемую, райски прекрасную одежду, которую вы называете телом?
После, однако, проникся глубоким состраданием к тем, кто ещё не обрёл просветления, и облачился в «самую верхнюю», как он выражался, одежду – из грубой рогожи.
Ходил в старину по рукам череп, особенный. Глазом Дьявола звал его народ. Тот череп, поручику, застрелившемуся от несчастной любви, принадлежал. Стоило поглядеть через две дырки, проделанных пулей, на человека, как конец тому приходил. Тоской вселенской человек изводился, спешил на себя руки наложить!
Много людей тот Глаз Дьявола погубил. Судьба же его дальнейшая такова.
Пришёл как-то к людям, его хранившим, один отшельник, отдать потребовал. Те ни в какую. А череп в каменном подвале хранился, в железном сейфе. Отшельник сел во дворе и стал молиться. На третью ночь вылетел из его головы огненный шар, проник в тот сейф и Глаз Дьявола испепелил…
Сказывают, на месте, куда пепел высыпали, ни одна травинка с тех пор не выросла.
Стоя в красной рубахе, опоясанной кушаком, на крутом волжском обрыве, отшельник Матвей говорил молодняку, пришедшему сладить свой подвиг в прокопчённых пещерах жигулёвских:
– Забота отшельника выходит за рамки земли, но землю не покидает. Она простирает свои руки и земле, и небу.
«По раздольному морю поэзии плавает, говорят, лодка. По бокам её солнце и месяц нарисованы, с носа утка резная вдаль глядит. В той лодке Ангел восседает, толкая воду веслом. И всё, что Ангелу ни встретится в пути, на песню кладётся.
А в песне той трудится завод, печную копоть в бархат превращая. Не от мира та песня, но для мира. В самую сердцевину его влиться спешит, и задать миру направленье.
Чу: звучит та песня над пучиной морской, и даже на окраинах земли русской, что хвостом Тугарина-змея оплетена, метлою Бабы-Яги перекрещена, светит солнышко», – писал своему гимназическому другу, самарцу NN, один отшельник.
Отшельнику П., который плохо отзывался о своих братьях, приснилось, что язык у него раздвоился, как у змеи. В состоянии крайнего беспокойства явился он к Старшему отшельнику…
– Покажи мне язык, – попросил тот.
Отшельник показал.
– У тебя действительно два языка, – сообщил Старший отшельник. – Правда, растёт ещё и третий, который и полагается иметь отшельнику. Язык, с которого стекает лишь мёд!
